Неспешно идя по парижским многолюдным улицам, минуя особняки, трактиры, молодой человек был погружен в себя. Пару раз прохожие задели его, он никак не прореагировал. Сведенные к переносице брови, плотно надвинутая шляпа, плотно запахнутый плащ... Ноги сами несли его по мостовой, а мыслями Алехандро был все еще там, на безлюдной набережной. Казалось бы, все ровно так же, как было вчера. Намедни. Третьего дня. Однако это было не вполне так. Сегодня воздух этой земли стал чище. Сладость мести? Пожалуй, преувеличивают люди, расписывая это послевкусие. И все же мелькнувший на мгновение страх в глазах того, кто сотни невинных отправил на мучительную смерть, стоит того. Тот миг, когда этот человек вспомнил лицо напротив его лица, осознание скорого конца... Пожалуй, единственное, о чем сожалел Алехандро, что коротка была эта секунда. Если бы ее растянуть, как последние муки обреченных им. Не такой быстрой и легкой смерти он заслуживал. И не по своей воле Алехандро оказал ему эту милость. Лишь потому, что осознавал - иного шанса может не быть. Его заменят другие демоны в людском обличии, которые цинично используют имя Господа. Но этот уже не будет ходить по земле.

Вопрос был совершенно естественным и ожидаемым. И все же слегка лишил Санчо равновесия. Сказать по правде, лишь оказавшись уже у дверей небольшого, но уютного особняка, который снимал в Париже Сома, его секретарь осознал, что не выполнил поручения. Да не то что не выполнил - его память будто вычеркнула разом все, что происходило нынешним утром, кроме происшествия у реки. Эта точка, этот итог того  ада, где несколько лет пребывал Санчо, явно показалась его разуму важнее бумаг, которые он должен был передать. А дон Энрике был весьма щепетилен в таких делах. Еще бы.

- Нет. Простите меня, Ваша Светлость, - просто и коротко ответил он на вопрос герцога, при этом абсолютно не выглядя виноватым и не пряча взгляд. Что еще мог он сказать?

Второй короткий вопрос, вновь абсолютно ожидаемый и правомерный и вновь нужно отвечать... В этом весь де Сома. Испанская горячность сочетается с четкостью и лаконичностью, которые порой необходимы дипломату, чтобы донести свою мысль. Вместе с тем при необходимости с его губ щедрым потоком льется мед вкупе с сиропом. Пожалуй, впервые за несколько лет Алехандро с трудом далась откровенность. Но выбора у него не было. Дон Энрике не потерпит скрытности. Да и не привыкли они друг от друга что-то скрывать. Бок о бок каждый день, да и университетские годы связывали их. Но почему язык словно прилип к гортани? Чего Сома не знает в его истории? Сам вытащил его чуть ни за ворот к жизни. С чего теперь молчать? Только теперь молодой человек почувствовал, как у него замерзли пальцы. Абсолютно ледяные.

- Я уже подходил к дому сеньора Алавы, - шагнув к камину, Алехандро протянул руки к огню - близко, так что пальцы закололо, - увидел человека. Не то чтобы сразу узнал. Почуял что-то. Убеждение пришло потом. Когда услышал голос. Это был он. Тот, который вел дело моей семьи. Я пошел следом. Полагаю, теперь он уже ознакомился со своим местечком в преисподней. Потому что я его туда надежно отправил.

Голос юноши звучал глухо, а к последней фразе дрожал и вибрировал от жаркого и такого свежего еще воспоминания. Взгляд исподлобья напоминал взгляд волчонка со вздыбленной на загривке шерстью. Но едва он закончил говорить - как облегчение медленно стало снисходить на него. Ни малейшего укола совести. Лишь осознание своей правды.

Алехандро опустился в кресло, принял бокал. Взял обеими руками, как берут пиалу или миску. Поднес к губам. Один судорожный жадный глоток - и закашлялся. Сейчас малага обожгла пересохшие губы, как обжигает поцелуй женщины, и прошла по горлу, точно лавовый поток. Но едва спазм прошел, как Перес тут же сделал второй глоток.

- Я как в горячке был, - с лихорадочным блеском в глазах тихо начал он, не глядя на герцога, - думал сохранить холодный рассудок. Черта с два. Нет, я сохранял. До какого-то момента. А потом... Помню только как лезвие погружалось в плоть. Он не успел даже выхватить свой кинжал. А потом полетел вниз, в Сену.

Он готов был к любой реакции Кардоны, он понимал, что если это дело всплывет - будет чрезвычайно сложно решить это даже с влиянием того. Понимал, что это безумие. Но иначе он не имел бы права смотреть в глаза сестры. Если Кардона осудил бы его - так тому и быть. Алехандро и сейчас не осознал до конца, что его поняли.

- О чем вы. Этот кинжал у меня можно забрать только вместе с жизнью, - допив свой бокал, Алехандро слегка усмехнулся, - вы же его знаете. Тот самый, отцовский. Он всегда при мне и других я не ношу. Его придется хорошенько отмыть, - красиво очерченные яркие губы юноши - признак его восточных корней - брезгливо дрогнули, как и все лицо в красноречивой гримасе, - я, разумеется, вытер с него грязную кровь, но, кажется, недостаточно. А вот это, - с той же брезгливостью Алехандро вынул то, что еще утром было его новым чистым платком, а теперь - лишь жалкой грязной тряпицей в бурых пятнах - вот это отправится в огонь. Но отправится только после того, как я покажу его Лусии. Пусть она убедится, что теперь может быть спокойна.

Юноша, кажется, постепенно приходил в себя. Дрожь унялась, на смугловатые щеки от тепла и напитка вернулись краски. Он смотрел прямо в глаза человека, благодаря которому сам ходит по этой земле и благодаря которому жива сестра - единственная хрупкая нить, связующая его с прошлым. Она да память - это то, что у него есть.

- Я хочу в ближайшие дни навестить ее. Если вдруг возникнут с этим трудности - вы ведь знаете эти монастырские уставы - очень надеюсь на ваше участие, - тихо закончил герцогский секретарь. Ему не нужно было лишний высказывать благодарность Кардоне. Тот и так всё знал и был настолько деликатен, чтобы никогда не унижать Алехандро напоминанием. Как знал и то, что люди подобного склада не забывают услуг и обычно со временем платят за них с лихвой.

Алехандро кивнул и ответил Кардоне говорящим взглядом темных маслиноподобных глаз. Он не любил много рассуждать о Лусии. Это было только лишь его, личное.  Часть его самого. Его кровь. Да, он не любил много говорить о ней - даже с близким другом, каким являлся Кардона. А просто молча перегрыз бы за нее глотку любому. Сестра наверняка стосковалась. Да и это мягко сказано. Одному Богу известно, каково ей в незнакомой стране, за холодными стенами в тесной клетушке. Она даже языка не знала, когда оказалась здесь. Но иначе в тот момент было нельзя.

Юноша многое бы отдал, чтобы ему дали возможность переложить ее бремя на свои плечи. Он - мужчина. Он бы сдюжил. Пусть ползком. Но, к сожалению, это невыполнимо. А с тех пор, как она оказалась вне Испании, им остались лишь редкие письма, когда выдается такая возможность - вот и всё. Но Лусия - истинная дочь их отца. Ни единой жалобы он от нее не услышал, хотя и пытался, как мог, вызвать на полную откровенность. Ее решение посвятить себя Богу было твердым и крепким, оставалось уважать это решение и поддерживать ее. Возможно, она и впрямь найдет покой и умиротворение, укрытая от грязного жестокого мира.

Алехандро отлично понимал - отказываться сейчас бесполезно. Сома не только обладал широкой душой, но и когда ему вобьется что-то в голову, переупрямить мог дюжину ослов, не то что одного мавра. Порой бывало, они сталкивались лбами так, что летели искры. Но сейчас Санчо был не в том настроении, чтобы долго спорить. Весь его пыл и запал остался там, на набережной. К тому же, даже если он сейчас заартачится, его все одно поволокут - хоть на аркане. И судя по тому, что Кардона уже поднялся из кресла, настроен был явно решительно.

- Может, вы и правы... А черт возьми, почему бы и нет, - юноша тряхнул темноволосой головой и звонко хлопнул ладонями по коленям. Глаза его всё еще блестели каким-то отчаянным блеском, - я буду развлекаться. Я жив, в конце концов. И в этом мы сейчас и убедимся. Идемте, мой сеньор. И я клянусь, что перепью вас, как мальчишку.

Алехандро вспомнился университет. Беззаботные студиозусы, они пили жизнь жадными глотками. Об их авантюрах наверняка еще помнит Саламанка. Кажется, не было и дня, чтобы они не нашумели как следует.