Генрих стоял перед зеркалом в своих покоях и смотрел на человека, так похожего на него, такого знакомого и в тот же момент настолько недосягаемого. И все же это был он. Король Франции. Он все еще помнил свинцовую тяжесть короны, которую возложил ему на голову архиепископ Реймский. Это был торжественный и страшный момент. Целый ураган чувств испытал он, но думать он мог только об одном: Я здесь. Я в Реймсе. И я – король Франции. Он бросил мимолетный взгляд на мать – это и ее победа. Как долго она желала этого для него и вот свершилось! Король Франции… как гордо и величественно это звучит. По сравнению с этим Польша казалась чем-то убогим и не стоящим внимания. Так оно и было.
И хотя церемония коронования прошла не так гладко, как ему хотелось (корона соскользнула, музыканты оплошали, а сам он дьявольски устал), Генрих чувствовал, что это возможно не только начало, но и вершина. Вершина его жизни и царствования. Но сколько еще ему предстоит сделать! И прежде всего - жениться.
Все эти дни он пытался заглушить боль внутри. Тень Мари Клевской неотступно следовала за ним, ее призрак стал его постоянной спутницей, но ему надо было отпустить ее от себя. Он понимал это, и хотя рана все еще кровоточила, всеми силами пытался отвлечься. Он думал о своей невесте, о белокурой Луизе, создании нежном и прекрасном. Эта девушка напоминала ему о Мари, но была в ней и особая прелесть, присущая только ей одной.
Он спустился по узкой винтовой лестнице, пересек коридор и оказался перед дверью в ее покои. Он бесшумно вошел в комнату и остановился, невольно залюбовавшись открывшейся ему картиной. Луиза, хрупкая и молчаливая, сидела на табурете, пока одна из девушек расчесывала ей волосы. Свет струился через стекла окон и падал на его невесту, делая ее похожей на фею или ангела. Генрих осторожно выступил вперед, обращая на себя внимание.
- Мадемуазель, - он коснулся легким поцелуем руки Луизы. -  Простите мне мое вторжение, но я не мог устоять перед соблазном. Вы прекрасны, как весна. Позволите?
Он с улыбкой, которая всегда выходила у него немного лукавой, взял из рук прислуживающей девушки щетку и стал медленно, прядь за прядью, проводить ей по золотистым локонам Луизы.
- Не бойтесь, мадемуазель, я в этом деле большой искусник. Мне доводилось причесывать мою сестру, когда мы были детьми. Некоторые навыки не забываются. Как вы себя чувствуете нынче утром? Вы хорошо спали?
Он поймал себя на мысли, что слишком много болтает. Бедное создание робеет в его присутствии, а он тут упражняется в красноречии. Оставалось надеется, что она не сочтет его легкомысленным беспечным болтуном, а наоборот приободрится. Он, по крайней мере, мог говорить на самые разные темы и постарается подобрать к ней ключик.

Генрих как будто только сейчас вспомнил, что он женится. Странное ощущение. До этого ему удалось избежать участи стать мужем Елизаветы Английской, Анны Ягеллонки, принцессы Швеции и еще целой клумбы «роз», которых ему пытались навязать все кому не лень. Теперь же этот день все-таки настал, но он сам выбрал невесту, не слушая ничьих советов и увещеваний. Да, этот брак не был выгоден короне, да, Луиза была родственницей Гизов, которые имели дерзость считать себя равными Валуа, но было в этой девушке что-то, что зацепило его.
Они впервые встретились перед его изгнанием в Польшу. Она стала для него в какой-то степени последним по-настоящему приятным воспоминанием о Франции, ибо Мари, его бедная прекрасная Мари, которая тогда еще ходила, дышала, смеялась, должна была остаться с Конде, а он – уехать в далекую неведомую страну.
Теперь же он снова здесь, во Франции, он получил желаемую корону, и по воле судьбы рядом с ним оказалась Луиза.
- Постараюсь сделать все, чтобы вы не разочаровались! – непринужденным тоном пообещал он, подмигнув ей в зеркало. – Я имею в виду, что буду вам хорошим мужем, - добавил он уже более серьезно, чтобы не смущать ее.
Это была правда, Генрих был как никогда настроен сделать эту девушку счастливой. Его предшественники не отличались особой щепетильностью в этом вопросе и спокойно пренебрегали своими женами, предпочитая им многочисленных любовниц. Анри считал, что это унижает достоинство не только брошенных королев, но и самих королей. Христианский монарх должен служить примером для своих подданных. Возможно это звучало утопически, но и Генрих был пока еще слишком молод и неопытен, а потому был склонен все идеализировать.
- А где ваше платье? Я должен увидеть его, чтобы решить, как стоит уложить вам волосы. Впрочем, думаю, что во власянице и с распущенными локонами вы все равно будете обворожительны.
Он взял руку Луизы и поднес к губам, не отводя взгляда от ее мягких карих глаз. Пусть он видел ее только через зеркало, но он чувствовал ее волнение и дрожь. Он бы мог оставить ее одну, но ему хотелось, чтобы она привыкла к нему и не боялась. Он не тиран и никогда им не станет. Генрих хотел, чтобы она знала это.

Отредактировано Генрих де Валуа (2012-02-26 18:04:14)

Он кивнул, и Луиза позвонила в серебряный колокольчик, стоявший на столике. Несколько фрейлин не замедлили явиться и тут же вновь упорхнули. Генрих проводил их безучастным взглядом, и пока они возились с платьем, пытаясь как можно аккуратнее перенести его в комнату, где находились король и его молодая невеста, он изучающим взглядом рассматривал все богатство заколок, шпилек, лент и гребней, которые были в его распоряжении.  Откровенно говоря, такое разнообразие заставило его усомниться в своих способностях, ибо пройтись щеткой по волосам одно, а пустить в ход все эти «инструменты» красоты – другое.
- Вы всем довольны, душа моя? - он отложил щетку и обошел девушку. Оказавшись перед ней, он наконец мог видеть ее прелестное лицо не через зеркало.  – С вами хорошо обращаются? Скоро вы освоитесь, уверяю вас. Друзья – явление редкое при дворе, но люди потянутся к вам, иначе быть не может. Со своей стороны, я бы хотел вам посоветовать не бояться королевы-матери и чаще разговаривать с ней, ибо она уже очень ценит и любит вас. И, - продолжал он мягко и участливо, - среди ее окружения есть люди, которые зарекомендовали себя как верные друзья нашего дома. Графиня д’Атри – одна из ее статс-дам – наделена глубоким умом, чуткой душой и добрым сердцем. Вы можете доверять ей также как мне или матушке и положиться на нее в любом деле...
Фрейлины внесли платье. Богатое, тяжелое, увитое замысловатым узором из золотой нити, и усыпанное драгоценными камнями, оно могло бы ослепить любого, но Генрих, который отличался любовью к роскоши и зачастую не знал в ней меры, нашел, что для портных здесь еще край не паханый. Он приблизился к наряду и осмотрел его придирчивым взглядом.
- Вот что, - сказал он, не поднимая головы, - надо позвать сюда портного и ювелиров. Оно прекрасно, но моя королева достойна большего, самого лучшего. Обещаю, что сегодняшняя церемония войдет в историю, - он посмотрел на Луизу и улыбнулся. – Вы затмите солнце!

- Непременно, - кивнул он, - уверен, вы найдете ее особой крайне приятной и легкой в общении. Думаю, что в ближайшие дни я смогу вам ее представить.
Господи, и как это нежное непорочное создание сможет выжить при дворе? Лувр поглотит ее, как и всех, кто имел несчастье оказаться там. Это мощное величественное здание, служившее оплотом власти и монархии Валуа, будет для нее не чем иным, как золотой клеткой. Когда стихнет шум и рассеется праздничная дымка, падет пелена восторга и откроется глазам молодой королевы жестокая реальность, которую ей придется разделить с мужем. От них в первую очередь будут ждать наследника, и они будут молиться, чтобы он появился, иначе невиданная доселе гроза разразится над их домом.
Генрих посмотрел на свою невесту. Милая улыбка и очаровательные ямочки на щеках, легкий румянец и теплый взгляд – настоящая принцесса, так похожая на его Мари. Насколько она будет счастлива, зависит в первую очередь от него, но он не был уверен в том, что все пойдет гладко. Такие душевные метания, от безоговорочной решимости  до полного самоуничтожения, были присущи Генриху Валуа и со временем стали в его жизни правилом, нежели исключением. Сейчас же он постарался вернуть себе самообладание и отогнать мрачные мысли, решив, что вернется к ним позднее. Если не забудет.
А тем временем, Луиза усластила его самолюбие и действительно отвлекла его от ненужных дум. Привыкший быть всеобщим любимцем и воспринимая похвалы как должное, Анри ничуть не удивило и тем более не смутило восхищение, что искрилось в глазах его нареченной.
- Моя сестра считает, что женщина – существо более совершенное, нежели мужчина, потому что она была сотворена второй и из ребра, кости, в то время, как Адам был вылеплен из глины, - он подошел к окну и открыл его. С утра был большой снегопад, и по ту его сторону было навалено много снега. Генрих зачерпнул рукой немного и, посмотрев на Луизу, улыбнулся ей. – Глядя на вас, моя дорогая, невозможно не согласиться с этим. Вы чисты и ослепительны, как этот снег.
Тем временем в комнату вошли ювелиры. Портной задерживался.
- Итак, - сказал король, - удивите нас, господа!

Отредактировано Генрих де Валуа (2012-03-16 18:07:42)

Украшения, которые представляли собой необходимую часть убора королевы для церемонии бракосочетания, уже давно были приготовлены и покоились на бархатных подушках. Их было множество,  и разнообразных. Колье, подвеска на плечо, диадема в волосы, серьги, кольца... Всё тяжелое, увесистое, столь блестящее и сверкающее, что, казалось, всерьез может лишить зрения того, кто дерзнет долго смотреть на это великолепие. Аметисты оставляли полное впечатление, что весь небесный свод был свернут, выжат в единую чашу, а чаша сжата в каплю, вобравшую в себя весь цвет и дневное сияние. Топазы, невинные и ясные, как глаза девственницы-северянки.  Рубины, пылающие драконьей кровью... Бриллианты, как слеза младенца, поражали чистотой воды. Присутствовали и изумруды - одни из любимых камней короля, как уже знали ювелиры, долгое время имевшие дело с известным знатоком герцогом Анжуйским, уже два дня как христианнейшим королем Франции... Последние из упомянутых камни, оправленные желтым золотом, во мгновение ока переносили из промозглой, мерзкой дождливой зимы на сочный июльский луг, напоенный солнцем и жизнью.
Но сейчас речь шла об иных, тех, что давали королю возможность выбора.
Старый ювелир сделал знак подмастерьям. Пареньки, совершенно ошалевшие от выпавшей им вдруг чести оказаться во дворце, оказаться перед лицом короля, ослепленные тем, что видят вокруг, кажется, действовали по инерции. Однако вышколены они были идеально, а оттого не терялись. Они вынули несколько увесистых свертков, завернутых в тряпицы. Понесли учителю бережно, будто несли яйцо из чистого хрусталя, который вот-вот разобьется и брызнет мельчайшими осколками. Благоговейно, но уверенно размотали тряпицу старые заскорузлые узловатые пальцы, те самые, из-под которых выходили восхищавшие многих работы. Из-под невзрачной тряпицы обнажился ларец. Мы не станем описывать его здесь, скажем лишь, что то была вещь, достойная предстать перед взором короля и его будущей супруги, и достойная содержать в себе то, что наполняло сейчас нутро ларца. Кустистые седые брови ювелира слегка опустились. Он, как всякий художник, волновался, ибо был истинным мастером. Желтоватая кисть, покрытая старческими пятнами, едва заметно прошлась по резной крышке, точно прося свои детища погодить еще секунду, прежде чем явиться на этот свет  - по-настоящему явиться. Но вот руки дрогнули, однако лишь для того, чтобы решительно поднять наконец крышку...

Отредактировано Судьба (2012-04-15 22:52:54)