- Ах, сеньор, он меня и не помнит, - возразил монашек, - кто я такой?.. Так, мошка. Я готов прозакладывать свое месячное жалование, он не различит моего лица. Но в качестве меры предосторожности я могу надеть мирскую одежду, так что на улице узнать меня будет... ну, почти совсем невозможно. Для этого нужно обладать памятью как у Цезаря, Македонского, царя Кира, Фемистокла, Сократа или Сенеки. Недооценивать недоброжелателей нельзя, но не будем их и переоценивать, .- попытался он слегка разрядить обстановку и даже улыбнулся.

Зная нрав своего господина, Себастьян отлично понимал, отчего сейчас его лицо исказилось гневом. Не так досаждала ему рана, как осознание того, что его недоброжелатель оказался умнее, смог его одолеть, заставил валяться здесь без сил. И сейчас торжествует победу. Сутана может скрыть тело. Но она не скроет мужской сути, от которой почти в приказном тоне велит Церковь отказаться тем, кто распростершись перед алтарем лицом вниз, чувствуя щеками холод камня, приносит себя в дар Господу.  Не уничтожить природы своей по слову Церкви. Можно заставить ее уснуть, отвести ей внутри себя угол лишь размером с грецкий орех. Можно часами исповедовать духовнику свои прегрешения с полным откровением помыслов. Можно бичевать себя, не принимать пищу неделю, две... Можно думать, что одолел ее. Но она будет дремать. Уснет навсегда лишь с последним вздохом. И она проявит себя в самый нежданный момент. Пока кровь бежит в жилах, каждую минуту природа готова вырваться на волю, и тем безудержнее будет это извержение, чем строже держишь ее в узде. А значит все страсти, свойственные смертному, свойственны и человеку, обрученному с Господом нашим. Тем более, когда он не находится постоянно в монастырских стенах.