Несомненно, у мадемуазель был повод к задумчивости. Для начала стоило для себя определить, чему из речей этого итальянского чернокнижника верить и если верить, то насколько, а что можно сразу же выбросить из головы за полной недостоверностью; к чему забивать свой разум чепухой? Разве мало ей настоящих неурядиц, чтобы изобретать несуществующие? Да и вообще. Эта поездка скорее была способом немного пощекотать себе нервы и взглянуть своими глазами на то, о чем столько говорят. Как, пожалуй, всякая особа ее лет, мадемуазель Рене искренне считала, что хуже скуки может быть лишь смерть и всячески избегала этого пагубного состояния. Благо, при дворе было множество способов внести в свою жизнь легкий и свежий ветерок новизны. И стоит признаться, она вовсе не задумывалась о том, что в конечном счете эти способы имеют свойство исчерпывать себя. Молодая и красивая, она просто дышала полной грудью и жила нынешним днем. Но слова Руджиери, учитывая его талант, могли бы заронить зерно сомнения в душу даже самой несуеверной натуры, коих в то время можно было пересчитать по пальцам. Вот и Рене, погруженная в свои мысли, накручивала на палец прядь волос - привычка, за которую ей еще в детстве неоднократно доставалось от гувернантки. "Жест, недостойный благовоспитанной барышни", - заявляла та и без всякой жалости охаживала по ладоням.
- Да? - отозвалась она на голос спутницы, поднимая на ту взгляд.
Странный звук, донесшийся снаружи, а затем и резкий толчок окончательно вырвали мадемуазель из раздумья и прервали так и не начавшуюся беседу.
- Что такое, колесо слетело? - громко осведомилась Рене, обращаясь на сей раз к кучеру.

Когда до них донеслось ворчание кучера, Рене сделала выдох и снова откинулась на спинку сидения. Но все-таки что-то терзало ее, не давая полностью расслабиться. Неужто визит к Козимо так ее взволновал? Не зная правильного ответа, Шатонеф решила не пускаться в самокопание и снова обратила свой взор на Клермон. Буквально мгновение назад она хотела открыть ей душу, поделиться наболевшим и это желание не исчезло и сейчас. Но интуиция, которая редко подводила красавицу-бретонку, сейчас во весь голос внутри вопила об опасности и Рене не могла это заглушить в себе.

Стараясь скрыть страх и злясь на себя саму за подобное малодушие, Шатонеф нащупала в складках платья маленький кинжал, который практически везде носила с собой. Подарок Генриха. Тогда она отчитала его за то, что ножи и вообще острые предметы дарятся к разлуке, но Анжуйский настоял, чтобы она взяла - хотел, чтобы его роза в случае чего могла постоять за себя. Тем более, что вещица была чудо как хороша.

- Отчего же долго так? - недовольно произнесла Рене, конкретно ни к кому не обращаясь.
Помолчав еще пару минут, она все же решилась.
- Пока этот неумеха возится с колесом, могу я с тобой поговорить?
Голубые глаза приветливо смотрели на Клермон, а на самоуверенном лице Амазонки появилась такая несвойственная ей растерянность.

Отредактировано Рене де Рье (2014-05-13 00:06:15)

Мадемуазель де Клермон, как и большинству дочерей Евы, было далеко не чуждо любопытство. А разговор по душам - это всегда недурной шанс узнать нечто полезное. Амазонка была не из тех, кто плачется в плечо, однако выговориться ни для кого не грех. Единственное что - советовать Рене не любила, ибо знала, насколько это неблагодарное дело. А вот выслушать - с нее не убудет. Так что она уже, обернувшись к спутнице, открыла было рот, чтобы выразить свое согласие, как вдруг прямо перед ней возникла физиономия, не оставлявшая сомнения в намерениях.

- Имей ввиду, - внутри всё неприятно сжалось, однако внешне молодая женщина изо всех сил пыталась не показать своего испуга, хотя голос ее дрогнул. Память тут же услужливо подсказала самые леденящие кровь подробности из рассказов о парижских головорезах, - имей ввиду, мы любимые фрейлины Екатерины. Возвращаемся после ее поручения. Ее Величество королева-мать не ложится, ожидая нашего возвращения в Лувр. Если назавтра весь город начнут шерстить по королевскому приказу - пеняй на себя. Если же ты сейчас уберешься вместе со своими ребятами по добру, то мы подержим рот на замке. Мы понимаем - каждый промышляет как может. У тебя есть возможность сохранить собственное спокойствие.

Отредактировано Рене де Клермон (2014-05-18 17:23:16)

Рене во все глаза смотрела на наглую ухмыляющуюся физиономию и мысленно лупила по ней кулаками со всей силы. На деле же она ничего поделать не могла. Крепче сжав в руке кинжал, она сделала глубокий вдох, пытаясь привести свое дыхание в норму.
Когда Клермон заговорила с бандитом, Шатонеф мысленно восхитилась выдержкой своей спутницы. Все, что сейчас могла она сама сказать этому подлецу, было бы выражено менее культурно. Ругательства так и вертелись на язычке у Рене, но она понимала, что этим мало чего можно добиться.
- Добрый вечер, - откинулась  занавесь на окошке экипажа и показалась из темноты белокурая голова графини. Лицо ее все так же скрывала полумаска, но глаза опасно блеснули в ее прорезях. Шатонеф улыбнулась разбойнику, хотя на самом деле мечтала разрезать ему лицо от уха до уха. Чтобы не повадно было.
- Мадемуазель Рене де Рье де Шатонеф, - чинно, но все так же с улыбкой, представилась Амазонка. - Мое имя вам вряд ли что-нибудь скажет, но хотелось бы прояснить для вас, что вы сейчас собираетесь ограбить не просто фавориток Екатерины де Медичи. Я, например, еще и возлюбленная герцога Анжуйского. Монсеньор очень мною дорожит и весьма расстроится, если не обнаружит меня в своей постели менее, чем через час. А, если я не появлюсь через два, то он поставит на ноги весь Париж, уж поверьте.
Рене говорила плавно, без запинки, томным и мелодичным голосом, словно нараспев.
- Давайте не будем поднимать шум и портить друг другу жизнь... - она запнулась, потому что не знала как к нему обращаться. - Угрожать расправой двум беззащитным женщинам... - Шатонеф вздохнула и слегка покачала головой, снова инстинктивно сжав кинжал в складках платья.  - Вынуждены вас огорчить, милейший - украшений на нас нет. Мы же не глупые гусыни, в конце концов! Только умалишенная наденет украшения, собираясь прокатиться по ночному Парижу. Денег, увы, тоже нет. Потратили.
Рене метнула взгляд на свою спутницу, но потом снова посмотрела на бандита.
Каналья! Чтоб ты провалился!

Рене передернуло от отвращения. Этот тип говорил с таким выражением, что она, обладая недурным воображением, уже почти чувствовала на своем теле похотливо шарящие заскорузлые руки, а на лице - зловонное дыхание кого-нибудь из шайки. Боже, как мерзко! А то еще и пустят по кругу. А самое мерзкое было то, что она понимала - пожелай они позабавиться, сделать она ничего не сможет. Можно сколько угодно храбриться и хорохориться - от этого факт не перестанет быть фактом, сейчас они бессильны, как мыши в мышеловке. Оставалось только клясть слабость своих рук, которая порой так некстати. Знавала она пару неприятных историй, когда женщины попадали в руки подонков. После этого до конца они уже не оправлялись.

- Лучше сделать как говорит, - шепнула мадемуазель де Клермон тезке.

- Хорошо. Хорошо. Видишь, снимаю, - молодая женщина повысила голос до обычного тона, неторопливо вынимая из ушей довольно обычные серебряные серьги, из тех, что носят каждый день. Шатонеф была права - они позаботились, чтобы не искушать хозяев ночных улиц, - ты хотя и говоришь, что на имена тебе глубоко плевать, назову еще одно, просто к сведению. Луи де Клермон, небезызвестный Бюсси, мой единоутробный брат. Так что повторяю, лучше бы тебе ни волоска с нашей головы не уронить. Я не угрожаю, нет. Просто предупреждаю, дабы не оставлять тебя в неведении.

- На себя посмотри! - огрызнулась Рене в ответ на реплику Николя о том, что она тощевата. - От самого несет, как из нужника, а других оценивает.
Когда Клермон сняла с себя простенькие серьги и протянула их разбойнику, Шатонеф поняла, что ей придется сделать тоже самое. Благо, ничего особо изысканного и дорогого на ней не было. По крайней мере, то, что ей действительно  дорого, было скрыто от посторонних глаз. Тот факт, что имя дофина не имеет для этого нищеброда никакого значения, а вот имя Бюсси произвело впечатление, заставил Рене скривить губы в злорадной ухмылке.
- Ты еще глупее, чем кажешься,- злобно проговорила де Рье, отдавая снятый с запястья простенький золотой браслет с маленькой подвеской. Она брезгливо поморщилась, когда ее рука коснулась полей грязной шляпы. - Денег у меня нет, не смотри так! Те, что были, я потратила.
Маленький крестик, украшенный затейливой резьбой и драгоценными камушками, висящий на тонкой цепочке, сейчас показался Рене очень тяжелым. Это был подарок брата, ее тезки,  и она не собиралась с ним расставаться. Она всегда носила его на шее, пряча под платья и воротники. Он был невидим глазу, но бесконечно дорог сердцу.

Отредактировано Рене де Рье (2014-06-05 14:42:53)

- Иди к черту, грязная свинья!
Рене что есть силы оттолкнула бандита от себя. Ее выворачивало наизнанку от мысли, что он прикоснулся к ней. Сердце бешено колотилось, ладошки вспотели, а глаза полыхали от злости и гнева. Она готова была перерезать ему горло, лишь бы больше не слышать этого противного голоса. Кинжал все еще лежал в кармане, напоминая, что у нее есть оружие. Но даже будучи невероятно злой и чертовски безрассудной, графиня понимала, что вряд ли сможет одна дать достойный отпор нескольким мужчинам. Ее в мгновение обездвижат и не упустят случая воспользоваться этим.
Рене покосилась на свою спутницу. Ну и влипли же они! Что же это Козимо не удосужился предупредить их о такой-то опасности!
Шарлатан! - мрачно подумала Рене. Сейчас она готова была наброситься на любого с обвинениями и кулаками, настолько велика была ее злость.
Резко сняв с рук перчатки, Шатонеф бросила их в лицо Николя, чтобы отвлечь его внимание от чего-то более ценного. Рене молила Бога, чтобы этот убогий не обнаружил ее сокровище.
- На вот, - процедила графиня, когда еще и платочек полетел в лицо бандита. - Доволен?
Красивое лицо бретонки исказилось от гнева и отвращения.

Короткая перепалка, произошедшая у Шатонёф с грабителем, заняла не более минуты - и всё это время мадемуазель де Клермон пыталась осмыслить, с какой стати ее особа при упоминании имени брата практически перестала интересовать ночного татя. Она за свою недолгую жизнь достаточно многое повидала, но вот быть ограбленной на ночной улице ей еще не приходилось, так что сейчас отважный фамильный нрав, явно начал ее подводить - и одно единственное желание - прочь отсюда - билось в висках и неприятно пересохшем горле. Боже, ну и глупость. Они точь-в-точь как две щипаные перепелки - при этой мысли нервный, абсолютно неуместный смех защекотал Рене изнутри, будто она ненароком проглотила перо. И всё же остатки рассудка оставались при ней. И этот рассудок подсказывал мадемуазель д'Амбуаз, что ни к чему хорошему пылкий отпор ее спутницы не приведет, ни для не самой, ни для Шатонёф. Ситуация начала накаляться и это был дурной знак. Всё могло закончиться плохо для них обеих, а чувство самосохранения вопило во весь голос, что сейчас необходимо сгладить происходящее, если это еще возможно. Трудно было не вспыхнуть, не выйти из себя, но сейчас бурный темперамент амазонки и мог погубить их. А сейчас Клермон предвидела новую вспышку от похожей на нравный маленький вулкан бретонки, которая звонко выкрикивала всё, что думает об этом субъекте. Более того, Клермон была совершенно уверена, что та сейчас точно не выдержит.

- Рене, промолчите, - шепнула она в ухо Шатонёф, накрепко сжав ее пальцы, даже обратить на себя внимание, - он исполнит угрозу. Мы нынче не в выигрышном положении, не стоит его раздражать. Стерпите, сдержитесь, не опускайтесь до него. Он своё получит. Не от нас.

- Возьми еще и отпусти нас по добру, - громко обратилась она к предводителю и не собираясь молча отсиживаться, чуть дрожащими пальцами также вынула из рукава белоснежный кружевной платок тонкой работы и довольно дорогие четки, которые, стоит признаться, не слишком много для нее значили и были куплены ею лично просто потому, что приглянулись, - я не стану отделяться от своей спутницы лишь из-за моего имени. Забирай и моё и отпусти нас. Мы и впрямь очень спешим, - в завершение она стянула и свои перчатки, - забирай и уходите.

Отредактировано Рене де Клермон (2014-06-25 22:02:10)

- Что ж, сударыня, - почтительно склонил голову перед мадемуазель де Клермон Николя, - Если вы настаиваете... Как это у вас там говорится - я сохраню эти дары в память о вас, - чуть глумливо улыбнулся молодой разбойник, принимая ценности протянутые молодой дамой. Рене де Клермон нравилась парню:

- Держится с достоинством, не нарывается... Но все они придворные сучки, хотя вот с этой Клермоншей я бы покувыркался. Ишь ты - "отпусти нас"... Отпущу, конечно, а жаль, ой жаль, я бы ее подержал у себя недельку-другую. Справная баба, - одобрительно думал он, глядя на сестру знаменитого Бюсси. Но как бы то ни было, пора было убираться.  Обобранные дамы могли поднять визг, да и слуг вечно носом в мостовую не продержишь. Та вторая вон как глазенками то сверкает. Могла бы убила б, был уверен сын папаши Фурнье, глядя на обозленную даму.

- Ну все, парни, отпускайте кучера и кто у них еще там, - кивнул разбойник  своим людям, готовясь растаять в темноте так же, как тает снежный ком в свинцовых водах зимней реки.

Отредактировано Николя Фурнье (2014-07-02 22:03:03)

Шатонеф повернула бледное лицо к своей спутнице. Ее глаза горели, выделяясь еще сильнее обычного. Рука медленно поднялась к тонкой шее. Там все еще ощущалась тяжесть цепочки с распятием, но самого украшения уже не было. Комок слез, обиды и ярости подпрыгнул к самому горлу бретонки. Невероятным усилием воли она загнала уже готовые сорваться с длинных ресниц слезинки.
- Я никогда не отмоюсь от его грязных лап, - процедила сквозь зубы бывшая фаворитка Анжу. - И никогда не смогу это забыть.
Да, как бы ни было странно, но гордость Шатонеф была задета, ранена и уязвлена. Пылкая натура требовала отмщения, но рассудок твердил о благоразумии. От такого голова вот-вот расколется на части, словно переспелое яблоко.
Она отвернулась, не желая больше продолжать разговор. Все, что ей сейчас было нужно - уединение, чтобы смочь преодолеть гнев и обиду. А еще было стыдно. Стыдно, что так и не смогла постоять за себя, уберечь подарок горячо любимого брата. Пожалуй, это было единственным, что напоминало ей о доме, о родных и о прошлом. Она хранила этот крестик подле своего сердца, надеясь тем самым сохранить частичку своей юности и прошлой жизни. Это был ее амулет, ее оберег, как бы это не звучало.