Бюсси как раз доедал свой обед, глядя в открытое окно на пыльный, каким он бывает только жарким августом, тополь и меланхолично размышлял над странностью бытия. Где порой на стороне, которую представляет и он сам, выступают какие-то потасканные упыри с прогнившим напрочь мозгом, а на стороне еретиков - благородный молодой дворянин, поступивший так, как, пожалуй, поступил бы и сам Клермон. Вместо того, чтобы ускользнуть через черный ход, он пошел прямо на врагов.

Решение пришло мгновенно. Граф и сам не понял, как тренированное тело его уже выпрыгивало в широко распахнутое окно, а шпага привычно отягчала ладонь.

- Эй, господа праведники, принимайте еще одного защитника еретического учения, только ливер не растеряйте, - насмешливо заявил Луи, с характерным звуком протыкая брюхо сизоносого и редкозубого поборника веры, которую и сам считал единственно верной.

Бюсси так же легко разделался со вторым из доставшихся ему соперников, а вот пятый из нападавших, увидев, что его товарищи все повержены, взвыл:

- Клянусь вилами Люцифера эти двое просто бесовское отродье, - и бежал, ухитрившись прихватить не только свою шпагу, но и кинжал своего ныне покойного сизоносого приятеля и, разумеется, не заплатив за выпитое и съеденное.

- Ну вот, кажется воздух стал почище, - спокойно произнес Клермон, словно он не шпагой только что орудовал, отбиваясь от трактирной шелупони, а прогуливался по саду и встретил там д'Обинье. При этом граф совершенно невозмутимо вытирал кровь со своей шпаги плащом поверженного им сизоносого. Убедившись, что оружие очистилось в достаточной мере, Луи убрал его в ножны.

- Трактирщик! Воды и полотенце, - крикнул граф.

- Надо руки помыть, -  последние слова были сказаны уже совсем иным тоном и  были обращены к молодому гугеноту.