Сидя в кресле, Генрих задумчиво глядел на письмо, которое держал в руках. Несмотря на ранний час, за окном уже совсем рассвело, а король был выбрит и одет. На нем был неизменный черный костюм, сдержанный и строгий, пришедший на смену ярким богатым одеждам, которые Генрих любил в молодости. Больше не было дорогих вычурных украшений, только звезда Ордена Святого Духа на голубой ленте. Рядом на столе лежала черная шляпа с высокой тульей, которую он снял после ухода секретаря. Волосы короля, когда-то густые и темные, совсем поседели, но не от старости – ему было 35 лет – а от тяжелых испытаний и постоянной борьбы, которую он вел с собственными подданными. Один против всех – так теперь должен был звучать девиз короля. Когда-то он был весел и беспечен, ровно как и женщина, о которой говорилось в письме…
Генрих плохо помнил супругу своего брата Франциска, но знал точно одно: это была прекрасная и гордая женщина, волю которой не удалось сломить даже Елизавете Тюдор. Мария Стюарт когда-то блистала при французском дворе, теперь же она томилась в заключении в холодном, овеваемом всеми ветрами замке Шеффилд.
Вот уже много лет Генрих вел с ней переписку. Он искренне сочувствовал королеве, претерпевшей столько страданий, и также неподдельно восхищался ее мужеством, хотя осуждал ее безрассудство. Поглощенный проблемами внутри собственного королевства, он не забывал о Марии. Кроме того, не только его заботила ее судьба: Филипп II также проявлял заинтересованность. Франции не нужен был союз Испании и Шотландии, пусть теперь его возможность таяла день ото дня.
В письме, которое так приковало внимание короля, сообщалось о том, что был раскрыт заговор против Елизаветы, в который была вовлечена Мария Шотландская. Доказательством послужила ее переписка с Энтони Бабингтоном, организатором этого действа, целью которого было освободить Марию и убить Елизавету. Судьба всех участников, кроме Стюарт, была предрешена, но вот что делать с королевой? В письме говорилось, что Англию сотрясают слухи о том, будто Елизавета хочет казнить кузину.
Предать смерти помазанницу Божью – это было уже слишком. Ранее король Франции делал все возможное, чтобы освободить Марию, теперь же ему предстояло убедить англичанку отказаться от этого рокового шага.  Однако когда и кому удавалось хоть в чем-то убедить эту женщину? Его послы в этом точно не преуспели.
Генрих отложил письмо. Надо было все обдумать. Он встал из-за стола, надел шляпу и вышел из кабинета.
***
Он не стал рассказывать Екатерине о том, что происходит в Англии – королева-мать вскоре сама все узнает. К тому же Медичи недолюбливала Стюарт с незапамятных времен, так что обсуждать с ней сейчас судьбу Марии Генрих не захотел. Проведя с матерью полчаса, он покинул ее, ничем не выдав своей озабоченности. Когда он выходил из ее покоев, то в приемной столкнулся с молодой женщиной, встрече с которой он был всегда рад.
- Мадам де Шатовиллан, - на лице монарха появилась благожелательная улыбка. – Очень рад вас видеть, сударыня. – Внезапно Генрих ощутил потребность поговорить с графиней, которая давно заслужила его доверие, и которую он уже много лет считал своей доброй подругой. – Я думаю, матушка не станет возражать, если я вас украду на четверть часа. Я хочу вам кое-что показать…

Они прошли по коридорам и галереям дворца, сопровождаемые поклонами, взглядами и сдержанным шепотом. Наконец монарх и его спутница остановились перед большой коричневой дверью. За ней скрывались чудеса и роскошь,  удивление и восторг, любопытство и страх.
За пределами Парижа в Мадридском замке, а также в долине Луары Генрих держал псарни и зверинцы с диковинными созданиями. Ранее существовали также и вольеры с дикими животными, однако их упразднили в 1583 году, после того, как монарху приснился сон, в котором его раздирали на части их обитатели. Это случилось, когда он пребывал в монастыре Бон-Ом. Будучи человеком впечатлительным, Генрих решил, что не стоит пренебрегать знамениями свыше и приказал умертвить всех львов, быков, медведей и других крупных животных, содержавшихся в этих вольерах.
Под сводами дворца у короля был свой «домашний» зверинец - некоторые живые трофеи и подарки Валуа предпочитал держать подле себя. То же самое можно было сказать и о маленьких собачках, которых у Генриха были сотни: большинство жили на псарне, но несколько избранных обитали прямо в спальне у короля. Что до так называемого зверинца в миниатюре, то он представлял собой ряд помещений, просторных и светлых, искусно декорированных и наиболее интересных для посещения.
Генрих и Анна прошли вглубь комнаты. Экзотические птицы, говорящие попугаи, обезьяны - многих из этих животных были подарками французскому монарху от иностранных владык, других же покупали по желанию самого Генриха - их везли из Азии, Африки и Америки.  А дальше – собачий рай, который и некоторым представителям рода человеческого показался бы прекраснее Царства Божьего. В этом воплощении Эдема, воплощенном, правда, в соответствии со вкусами короля, обитали около дюжины собак разных пород и размеров. Бишоны мальтийские, болонские, пудели, спаниели, восточные маленькие собачки «тюрке», а также две борзые. Генрих в них души не чаял, иногда его страсть к этим существам доходила до абсурда, но сегодня он привел сюда мадам де Шатовиллан, чтобы показать ей одну особенную болонку.
Глядя на этот зверинец, Валуа рассмеялся: собаки разом обступили его, борзые уткнулись ему в руки, а их меньшие собраться – в ноги.
- Эти собаки  любят меня так, как надлежало бы любить меня моим близким, и преданны настолько, насколько следовало бы быть преданными мне моим подданным.
Он прошелся по комнате, сопровождаемый своей благородной хвостатой свитой. В конце концов, он опустился на большой розовый пуф и жестом предложил Анне присесть на соседний. Генрих подхватил миниатюрную черную болонку с грустными глазами.
- Эту прелестницу когда-то прислала мне Мария Стюарт, - сказал он и ласково потрепал собаку за ухом. – Ее зовут Глория, но теперь я думаю, что надо было назвать ее в честь какой-нибудь мученицы, - он склонил голову и сидел с минуту в задумчивости, продолжая гладить длинную темную шерсть болонки. – Есть опасения, что моя сестра Мария скоро войдет в их ряды…

- Что бы ни задумала Елизавета – она это осуществит. Она, в конце концов, истинная дочь своего отца: Генрих VIII  отправил на тот свет свою супругу, мать  Елизаветы, а она, в свою очередь, продолжит эту славную семейную традицию - велит казнить Марию, свою сестру, королеву Шотландии. И тем самым превзойдет своего батюшку и впишет свое имя в историю.
Это были скорее мысли вслух – непозволительная роскошь, которую, однако, монарх сейчас себе позволил. В комнате были только он, Анна и свора равнодушных собак. Зверинец представлял мало интереса для шпионов, а Его Величество бывал здесь, по мнению большинства, только за тем, чтобы поиграться со своими обезьянами и научить своих попугаев паре богохульных словечек.
Болонка, тем временем, мирно покоилась на коленях у монарха, положив свою мордочку на его левую руку. Она не подавала никаких признаков жизни до тех пор, пока правая рука короля продолжала медленно гладить ее темную шерстку, однако стоило Генриху забыть об этом своем священном долге, Глория тот час же принималась ерзать и в какой-то момент даже сделала попытку погрызть рукав своего венценосного хозяина. Король Франции хоть и позволял своим любимцам многие вольности, к такому не был готов, а потому, прихватив собачонку за шкирку, отстранил ее от вожделенной добычи и спустил на пол.
- Вся в Марию, - прокомментировал он, глядя на болонку, которая пустилась в пляс вокруг пуфа, на котором сидел король. Она продолжала этот языческий танец до тех пор, пока Генрих не отодвинул ее ногой:  аккуратно, незлобно, но настойчиво.
- Мы, как вы, наверное, знаете, всегда принимали большое участие в судьбе Марии Стюарт, - вновь обратился он к Анне. - Это наш долг не только как христианина, но и как ее родственника. Если бы Господу не было угодно призвать к себе нашего брата Франциска так рано, то, возможно, жизнь этой храброй женщины сложилась бы иначе. Но пути Господни неисповедимы… - по лицу Генриха скользнула мрачная тень, - и вот к чему они привели.
- Елизавету всегда волновали лишь две вещи: власть и выгода, - продолжал он. - Казнив Марию она, несомненно, проявит свою власть, но вот выгода, которую она получит от ее смерти, представляется сомнительной.
Он помолчал с минуту и затем добавил:
- История знала немало убийств помазанников Божьих, но Елизавета Тюдор будет первой, кто осуществит сие злодеяние открыто, скрепив его своей подписью и печатью. И наш долг состоит в том, чтобы сделать все возможное, чтобы уберечь королеву Английскую от этой роковой ошибки, а королеву Шотландскую – от плахи.

Он смотрел на свою собеседницу и думал о том, что время очень избирательно. Определенно, его лучшие годы прошли, а вот Анна зацвела новой красотой. Если условно поделить периоды человеческой жизни на времена года, то сейчас для мадам де Шатовиллан настало лето. Генрих же уже давно олицетворял собой зиму, самую суровую из всех, которые только видел свет. Время было благосклонно к этой прекрасной элегантной даме, сидевшей напротив, и непреклонно по отношению к королю: он миновал лето и осень, сразу же оказавшись в самых непроходимых снегах.

Генрих ждал, когда Анна произнесет эти слова. Давно доказав свою преданность, эта удивительная женщина стала ему не только верной подругой, но и подчас незаменимой помощницей. Дела, которые он не мог поручить государственным мужам, а именно те, где требовалось особое понимание и тонкость восприятия, как и тонкость подхода, он поручал матери или же графине де Шатовиллан. Но отношения с Екатериной испортились, поэтому он обратился с волнующим его вопросом к Анне.
И все же, хотя рвение молодой женщины помочь своему королю не явилось сюрпризом и было ожидаемо, Генриха тронули слова графини.
- Я благодарен вам за вашу доброту, сударыня. Вы знаете, я всегда ценил ваши таланты, как и вашу готовность служить дому Валуа. Итак, - он выдержал паузу, - что же мы можем сделать для Марии Шотландской? В самое ближайшее время я отправлю ко двору королевы Елизаветы чрезвычайное посольство. Пора напомнить ей, что королевская кровь священна, и что ее собственная неприкосновенность будет зависеть от неприкосновенности Марии. - Пауза. Он внимательно посмотрел на свою собеседницу. – Анна, вы готовы отправиться в Англию?

- Вы отправитесь так скоро, как это будет возможно. В подобных делах промедление – непозволительная роскошь. Я надеюсь, вам удастся свидеться с Марией, но будьте готовы к тому, что это будет короткая встреча, и что за вами будут следить. Ваша главная цель, мадам, это повлиять на окружение Елизаветы. Сама королева довольно упрямая особа, никогда нельзя быть уверенным, что знаешь, что у нее на уме, но все-таки она женщина, как и вы, как и Мария. Держу пари, - добавил он, - что не только и не столько Елизавета решает, что делать со своей кузиной…

Кому как не ему, пережившему двух братьев-королей, было знать, что монаршая воля – это далеко не всегда воля одного человека. Та же Варфоломеевская ночь была решением группы людей, а роковое согласие короля было вырвано клещами.

- Одновременно с вами переговоры будут вести другие мои представители, но они там с официальной миссией, вы же будете действовать скрытно. Необходимые бумаги вы получите позднее, перед отъездом. По поводу королевы-матери не беспокойтесь, я все улажу.

Где-то внутри Генрих укорял себя за столь спонтанное решение – послать Анну в Англию, да еще в такое время. Но монарх был уверен в своей давней подруге, в ее способностях и ее обаянии – недаром же графиня де Шатовиллан столько лет прочно занимает место при дворе Валуа, оставаясь в хороших отношениях с ним, королем, и с Екатериной Медичи.