В XVI- XVII вв. завоевание времени не осложняла, как в случае с пространством, проблема бесконечной протяженности, но оно было настолько же трудным. В городах время возвещали часы или сторожа, а в деревнях над полями звучали церковные и монастырские колокола. Однако повсюду сохранялись выражения, используемые сельскими жителями для обозначения фаз движения солнца по небосклону. Сеньор Губервиль, хотя и имел в доме часы, постоянно употреблял фразу «около рассвета» или «на закате», ссылался на полет «вальдшнепов» и «пение петуха» («Солдаты и особенно немцы обычно возят с собой петухов на войну, которые по ночам служат им часами»). Он измерял течение времени не часами или их долями, а молитвами: «время, когда надо произносить “Ave” или “Miserere” или два “pater noster”». «Часы», которые делили сутки на восемь равных частей, без сомнения, были наследием монастырской жизни с ее ритмом благочестивых упражнений. Точность в определении времени, потраченного на работу, или времени суток не была интеллектуальной необходимостью или требованием будничной жизни. Гаргантюа вполне естественно говорит: «Я никогда не делаю из себя раба времени».

Средневековые часы и клепсидры, которые использовались веками, были хрупкими инструментами и очень легко ломались. Для больших городских часов постоянно был нужен часовщик, который подтягивал гири и надзирал за их ходом и боем (если время не отбивали вручную). В любом случае, все эти деликатные средневековые механизмы, гордость городов, колоколен и ратушных башен, отбивали лишь целые часы. Когда Монтень пересекал Баварию, он сделал запись, как о диковинке, о часах в Ландсберге, которые отбивали четверть часа, и указал: «говорят, в Нюрнберге часы отбивают минуты». Водяные и песчаные клепсидры были ненадежны, «водяные,—писал Скалигер,—менее надежны, но более точны, потому что песок часто слипается или намокает настолько, что уже не может струиться; вода постоянно течет через крошечную дырочку, но при этом она испаряется, и ее надо доливать... Наконец, истолченная глазурь лучше воды». Точные часовые механизмы родились лишь в середине XVII в., и 16 июня 1657 г. Гюйгенс представил Соединенным Штатам Голландии первые часы, которые измеряли время при помощи регулярного качания маятника. Во Франции первые часы с маятником появились в 1660- 1965 гг.

Помимо механизмов, деливших сутки на часы и четверти часа, которые приходилось корректировать каждый полдень, согласуя с движением солнца — простая, но необходимая мера, учитывая тогдашнее состояние техники, — все остальные устройства измерения времени были столь же неточны. Безусловно, для сельского населения год делился, благодаря воскресному отдыху, на ритмические серии недель, и на сезоны, сообразно циклам полевых работ. Сперва было несколько коротких пахотных дней, от праздника святого Ремигия до первого воскресенья Великого поста, потом несколько более длинных дней самого Великого поста. Рабле, желая датировать свой приезд в Турень, пишет: «когда чайки только-только охрипли» — т. е. в середине сентября. Воскресенья, называвшиеся по первым словам интроита, начинавшего мессу, были не датами, а именами — Quasimodo, Cantate Domino, Reminescere. Воскресенья больших праздников тоже имели свои имена, часто переведенные с латыни: «Розовая пасха» (от «pascha rosata»), Вербное воскресенье, «Цветочная пасха»; в то время как второе воскресенье после Пасхи было «Воскресеньем белых одежд». Постоянные календари были в монастырях и эшевенствах, по ним каждый год и вычислялись даты пасхи, и устанавливался новый календарь, который объявляли с церковной кафедры, воскресенье за воскресеньем, месяц за месяцем; сам же год начинался 1 января, 25 декабря или 25 марта, сообразно с предпочтениями жителей.

Без сомнения, реформа календаря, осуществленная папой Григорием XIII в 1582 г., привлекла внимание интеллектуалов, внимательных к сложностям солнечного календаря, который она и сделала основой официального календаря Католической церкви. Жаркие споры, которые вызвала эта мера, отнимавшая 10 дней зараз (во Франции, по эдикту от 3 ноября 1582 г., было решено перейти от 9-го сразу к 20-му декабря), дали возможность получить более ясное представление о календаре. Удивительно читать, как первый эшевен Руана начинает свое обращение к коллегам с весьма технического замечания: «Господа, мы видим, что все во вселенной вращается своим обычным порядком, и ночь сменяет день, а день ночь, и солнце проходит свой полный путь, освещая наше полушарие за 182 дня, 15 часов и одну минуту, затрачивая столько же на другое полушарие.»50. Подобная забота о точности вызывает умиление и показывает, как смаковались только что приобретенные знания и какое беспокойство вызывали совсем недавно подобные вопросы.

Время тогда не ценилось так, как сейчас, когда и человеческая жизнь длится гораздо дольше. Этот явный парадокс нельзя отнести на счет, как считалось раньше, лишь одной разницы в религиозных концепциях, так как вечность, обещанная человеку Нового времени, по-прежнему ожидает многих из наших современников. Прогресс в математике и часостроении и, кроме того, в средствах коммуникации объясняет все намного лучше. Однако важно подчеркнуть, что безразличие и неточность шли рука об руку: приблизительность оставалась общим правилом.

Р.Мандру, Франция раннего Нового времени