За исцелением каждый, сообразно своим финансовым возможностям, мог обратиться к врачам или хирургам, которые распределялись по гильдиям и имели соответствующие дипломы, выданные университетами и теми же гильдиями. Но та медицина, которой учили в университетах, была наукой Гиппократа и Галена, возрожденной к жизни, и снова и снова применявшейся в отношении болезней, диагностированных уже согласно эмпирической традиции. Великие врачи-практики, следуя своей интуиции и опыту, терпеливо пробивали дорогу за пределы школьных познаний, чтобы там эмпирически совершенствовать свои собственные, новые методы. Таким был Амбруаз Парэ, который обратился к новому полю деятельности, «ран, причиненных аркебузами и другим огнестрельным оружием». Но на каждого врача или хирурга, способного делать выводы из собственных наблюдений, сколько приходилось тех, которые довольствовались применением заученных уроков и упрямо следовали Гиппократу! Более того, существовали еще и ученики Парацельса и немецких мистиков, которые в поисках тайны жизни погружались в смутные изыскания, подсказанные книгами заклинаний, в которых владычествовала алхимия. Их роль в развитии медицины была не слишком важна, несмотря на большой авторитет, которым они пользовались, особенно в крупных городах, таких как Париж или Страсбург.

Главным фактором, определявшим тогдашнюю медицинскую практику, была неэффективность терапии. Даже для таких часто встречающихся болезней, как чума, лучшим лекарством оставалось поспешное бегство — настолько невразумительно звучали врачебные рекомендации. В результате считалось, что средства, которые предлагали различные народные традиции, включая бесчисленные заклинания, слова которых дошли до нас в ранних альманах и дневниках, ничем не уступают советам самых авторитетных врачей. Господин дю Фоссе, чей печальный казус мы уже приводили чуть выше, принимал все снадобья, присоветованные друзьями, и с одинаковым доверием испытывал их на себе одно за другим. Точно так же жители любого города, атакованного эпидемией, одновременно готовили смеси для окуривания, которые, безусловно, были эффективны (одна, например, состояла из шести фунтов серы, четырех фунтов сурьмы и т. д.) и прибегали к разным благочестивым мероприятиям, например, обходили трижды за одно воскресенье три приходские церкви, чтобы попасть на окропление святой водой.

В области официально лицензированной медицины спектр доступных лекарств был чрезвычайно широк. Список профилактических и лечебных средств, рекомендованных в соответствующих трактатах против одной чумы, растягивался на десятки страниц. Кроме таких универсальных средств, как кровопускание и промывание желудка, которые должны были расправиться со всеми дурными жидкостями в человеческом теле, два метода лечения, судя по всему, доминировали: фармакология и лечение термальными водами. Фармацевтика опиралась на сочетания самых простых свойств веществ растительного и минерального происхождения; отсюда и бесчисленные вариации лекарств, предлагаемых против каждой конкретной болезни. Добавление еще нескольких листиков мяты или трех крупинок корицы создавало новое лекарство, которое увеличивало и так объемистый список уже существующих. Большинство медикаментов использовалось в форме жидкостей, в которых вымачивались или варились разные травы и порошки: уксус, к которому прибавляли руту, мяту, розмарин и лаванду, считался хорошей защитой от чумы; смесь молодого сидра и сиропа из розовых лепестков была хороша от чахотки, в то время как сидр с полынью должен был избавлять детей от глистов и помогать пищеварению их родителей. Некоторые искренне полагали, что доброе вино, «эта сентябрьская жидкость», — лучшее лекарство от всех болезней. Кроме подобных отваров, были таблетки, изготовлявшиеся из порошков: с чумой сражались при помощи таблеток из серы, «гадючьей пастилки», «диародона» из розовых лепестков и т. д. Ту же болезнь изгоняли при помощи окуриваний, которые заполняли зловонным дымом целые дома. Все такие средства состояли из «простых» веществ, чьи свойства были признаны еще в давние времена, и специй, доставленных из стран Индийского океана и Дальнего Востока через средиземноморских купцов. В XVII в. арсенал фармацевтов сильно обогатился благодаря открытиям миссионеров в странах Нового Света: так, хинин, «который исправно лечит третичную и четвертичную малярию», был впервые использован для медицинских целей в 1650-х гг., и вскоре его цена достигла умопомрачительной высоты. Это был значительный прогресс, хотя и целиком эмпирического характера.

Несовершенства проверенных смесей из растительных и минеральных порошков пытались компенсировать воздействием горячих источников. Врачи и аптекари восхваляли их в чрезвычайно льстивых выражениях, что, наверное, удивит тех, кто считал, что мадам де Севинье была первооткрывателем в этой области. Задолго до нее — и во всех провинциях — находили и рекомендовали свои минеральные источники для лечения внушительного списка недугов: на границе Бургундии, близ Мулена, били ключи, «содержащие в некотором количестве купорос и серу», которые советовали страждущим от колик, паралича, недержания мочи, болей в желудке, желтухи и т. п.
Энтузиазм по поводу действия минеральных вод был естественным следствием развития средневековых медицинских теорий, которые брали за основу конфликт между «жидкостями» и «гуморами» в человеческом теле. Но ренессансная Италия тоже помогла созданию моды на минеральные воды: из Амьена в 1560 г. и из Масона в 1606 г. сообщали об итальянцах, которые продают на рынках «минеральное масло, иначе называемое нафта», которое рекомендовалось для «холодных гуморов».

Конечно, все эти новые медикаменты пользовались не большей популярностью, чем практики, рекомендованные народной традицией, иначе бы никто не стал их фиксировать с такой тщательностью в воспоминаниях. Без сомнения, то, что стояло на кону — сама жизнь, — оправдывало детальность и цветистость описаний подобного рода. Чтобы выжить после укуса змеи, надо смазывать пораженное место свежей петушиной кровью; чтобы предохранить детей от чесотки — купать их на Чистую пятницу; страдающим коликами — троекратно проходить через пламя от головни на первое воскресенье Пасхи. Это лишь несколько из многочисленных средств, основанных на эмпирической традиции с сильными магическими обертонами, где-то на грани религиозных практик, хотя их и рассматривали как суеверия некоторые современники, такие как Парэ и Монтень. Такие практики, связанные с почитанием природы и даже чистыми суевериями, действительно изобиловали. Вторая категория, с которой долгое время Церковь мирилась, была гораздо важнее, чем первая. В дополнение к манипуляциям, совершаемым по случаю христианских празднеств, как те, которые мы уже приводили, существовало множество молитв и заклинаний, призывавших на помощь святых или даже самого Христа и имевшихся в репертуаре у каждого. Эти тексты, порой написанные на латыни — а значит, наиболее вероятно, перьями клириков, — составляли целые медицинские компендиумы, которые всегда были под рукой у больных. Церковь не отвергала подобные тексты и практики до начала XVII в., и даже потом делала это с большой осторожностью, потому что молитвы произносились священниками для исцеления больных еще со времен ранней Церкви.

Так как члены клира не возражали, то, по крайней мере в рамках католической Церкви, не было ни малейших препятствий к использованию экзорцизма с молитвой для изгнания болезни из человека, а порой и животного. В XVII в. участие представителей Церкви, кажется, даже стало условием проведения — а, следовательно, и успеха — подобных ритуалов. Таким образом, больному было доступно три метода лечения, которые мы различаем ради удобства анализа, но которые могли сочетаться или, по крайней мере, применяться последовательно или одновременно в отношении одного человека.

Эти методы дополняли хирургические операции, которые проводил либо цирюльник, не имевший университетского диплома, но обладавший репутацией человека, сведущего достаточно, чтобы хотя бы пустить кровь больному, или мэтр-хирург, у которого дипломов было не меньше, чем у профессионального медика. Хирург занимался травмами, врожденными уродствами (удаление лишних пальцев и протезирование рук считалось основной работой Амбру-
78 аза Парэ) или разными явными деформациями тела (грыжи, раны, язвы, гангрены). Но хирург также был терапевтом, и его ручные навыки помогали завершить работу по исцелению там, где обычные медицинские средства потерпели неудачу. Поэтому и «Introduction ou Entrée pour parvenir à la vraye cognoissance de la chirurgie» («Введение или вступление для [желающих] преуспеть в подлинном знании хирургии») того же Амбруаза Парэ было настоящим медицинским трактатом. Он не ограничивался рассмотрением хирургических техник, но писал о болезнях, свойствах веществ и «гуморов» тела. Но развитие и медицины и хирургии тормозилось из-за огромных пробелов в знании анатомии и физиологии, которые заполнялись, и постепенно, лишь в последующие столетия. Этим объясняется, почему столь искусный хирург как Парэ провел большую часть своей жизни в военных лагерях, где его услуги, естественно, ценились выше всего, оперируя раны, прижигая каленым железом или кипящим маслом, удаляя пули и осколки и ампутируя загноившиеся конечности.