Август 1573 года обещал оказаться таким же неприятным, каким был в 1572-м: жарким, удушающим, полным напряженного ожидания и мрачных перемен. Приезд польских послов должен был поставить точку в уже решенном вопросе. В конце мая Монсеньор получил письмо, которого он предпочел бы никогда не видеть. Жан де Монлюк совершил невероятное: преследуемый тенью Варфоломеевской ночи, он все-таки смог добиться избрания Генриха Валуа королем Речи Посполитой. Многомесячная дипломатическая борьба сделала французского  принца правителем далекой варварской страны - именно такого мнения был герцог Анжуйский о своем новом королевстве. На радость Медичи, мечтавшей увидеть своего любимого сына королем, и братьям, желавшем избавится от Генриха, Монлюк добыл для  него корону. Казалось, были довольны все, кроме самого принца.
- Не так я представлял свое царствование, матушка,- делился он одним июльским утром с Екатериной.
Все это время он бесцельно бродил по кабинету флорентийки, то и дело скользя пальцами по гобеленам, украшавшим стены, и массивной резной мебели, громоздящейся по углам. Периодически он брал в руки различные предметы и безделицы, встречавшиеся ему на пути, какое-то время вертел их, едва бросая на них взгляд, чтобы затем рассеянно отложить в сторону.
- Столько возможностей открывалось, а в итоге - польская корона, - он остановился у окна и с тоской посмотрел в него. - Я не жалуюсь, мадам, но все случилось слишком быстро и в не самый подходящий момент...
Говоря о том, что польская корона свалилась на него не вовремя, герцог Анжуйский подразумевал, что в ближайшем будущем мог освободится французский трон, который тогда бы перешел к нему. Здоровье Карла IX оставляло желать лучшего, это позволяло Генриху надеяться на скорейший отход брата в мир иной. Однако последний пока цеплялся жизнь, обрекая герцога на воцарение в Кракове.
- Надо потянуть время, матушка. Спешить незачем: Польша никуда не денется, а ее "жемчужина" не потеряет своего блеска, - при мысли об Анне Ягеллонке Генриха передернуло. 'Потому что терять нечего' - хотел добавить он, но промолчал. Разумеется, мадам Катрин устраивала такая партия для сына. Куда Мари Клевской до Ягеллонихи? Новоиспеченный король Польский на мгновение представил, что если ему удастся оттянуть свой отъезд, то Анна скончается от старости раньше, чем он достигнет Кракова. Не брат, так хотя бы его нареченная - так рассуждал в эту минуту Генрих.

Отредактировано Генрих де Валуа (2013-09-02 20:29:13)

Генрих молча выслушал королеву-мать. Она всегда хотела видеть его королем, чего никогда не скрывала. Это и было одной из причин раздоров между ее сыновьями. Он же всегда знал, что ему уготовано что-то большее, и Екатерина была здесь ни при чем. Генрих был не менее амбициозен, чем его родительница, к тому же сюда примешивались самолюбие и популярность. Герой Жарнака и Монконтура, лидер католической партии, законодатель мод и любимец женщин - все это позволяло принцу верить, что он лучше других: лучше Карла, Гиза, Наварры, Конде... И, как оказалось, лучше остальных претендентов на польский престол.
Разница между ним и Медичи в данную минуту заключалась в том, что она была ослеплена осознанием того, что ее любимый сын наконец будет править, в то время как сам он, наоборот, прозрел. Желать заполучить корону, любую, но зато корону было ошибкой. Но теперь все мосты сожжены, а потому придется запастись терпением. И полякам, кстати, тоже, потому что он будет оттягивать свой отъезд так долго, как только сможет. Хоть какая-то расплата за все унижения, которым они его подвергли. "Пакты" и "Статьи", регулирующие власть монарха, уже были подписаны от имени Генриха, но к ним еще вернутся во время визита послов. Анжуйский намеревался поторговаться за свои права, хотя предвидел, что больших уступок ему не сделают.
- Вы говорите прямо как поляки, матушка, - сухо заметил принц, отворачиваясь от окна. В черных глазах не было привычного блеска уверенности, только сомнение. - Словно править Польшей - великая честь! Не знаю, насколько наше представление об этой стране ложно, также как не знаю, насколько их красочные описания соответствуют истине, - герцог имел в виду длинные письма поляков, в которых они расхваливали его новое королевство. - Что до моих 'талантов', о коих вы изволили говорить, то, боюсь, мне не удастся их применить: вы читали эти возмутительные "Статьи".
Он обошел стол матери и устало опустился на стул, стоявший рядом. Теперь он сидел напротив Екатерины. Он откинул голову на деревянную спинку - слишком резко, так, что чуть не ударился, и, положив одну руку на стол, стал барабанить пальцами по его поверхности. Он задумался. Слова Медичи о наследовании французской короны вселяли надежду.
- Несомненно, это мудрое решение. У моего брата Карла нет сына, который унаследовал бы трон, но есть два брата... Мы и так увязли в гражданский войнах, не хватало нам еще одной. Если Шарль признает меня своим наследником, он обеспечит стабильность и будущее дома Валуа.
В мыслях Анжу добавил: 'И сможет с чистой совестью отойти в мир иной. А мы будем его оплакивать, как и положено любящему брату'. Вслух же он добавил:
- Вы не представляете, матушка, как я буду скучать по Франции! Меня здесь удерживает слишком многое...
Теперь он хоть в чем-то он мог быть уверен. Первое, что он сделает, когда станет хозяином в Лувре - прикажет выкинуть все эти чертовы стулья и заменить их на новые.

Отредактировано Генрих де Валуа (2013-09-03 23:14:26)

На слова матери о блеске и роскоши польских дворцов герцог Анжуйский лишь пожал плечами. Даже если все было так, как писал Баланьи, это служило малым утешением. Генрих отлично понимал, что его не запрут в курятнике, но неизвестность пугала его, а близящаяся разлука с Мари заставляла сердце изнывать от боли и тоски.
Он был уверен, что Екатерина понимает и в какой-то степени разделяет его нежелание покидать милую Францию. Он был слишком поглощен собственными скорбными думами, чтобы заметить боль в глазах матери, но догадывался, что день его отъезда станет для нее событием настолько же печальным, насколько счастливым был день, когда ее любимого сына избрали королем.
Он не мог сказать того же о братьях. Если Шарль объявит его своим наследником, то ему нечего опасаться Франсуа, который наверняка уже видел себя правителем Франции, но оказав ему такую честь, его венценосный брат не замедлит выпроводить его из из страны.
- Если Его Величеству будет угодно поручить нам заняться проектом Невера, то это действительно позволит отстрочить отъезд на некоторое время. Ежели он не пожелает, чтобы мы проводили эту реформу - его воля. Я заберу Гонзага с собой в Польшу, он мне там пригодится. Своим присутствием герцог окажет нам величайшую поддержку. Ровно как и другие достойнейшие лица, которые будут сопровождать нас в нашем путешествии.
Если покидать Францию, то в окружении тех людей, которые последуют за ним до конца, в этом он был согласен с Екатериной. Изначально поляки поставили условие, что свита короля будет состоять лишь из их соотечественников, но этот возмутительный пункт удалось вычеркнуть. Генрих заселит Вавель французами, но в Лувр все равно не превратит (разве нужна ему копия, если он надеется заполучить оригинал?), так что шляхтичи могут быть спокойны.
- Как бы долго мне не пришлось царствовать в Польше, матушка, я навсегда останусь французом и вашим любящим сыном, - он взял красивую округлую руку Екатерины и припал к ней губами. - И я благодарен вам за все, что вы для меня делаете.

Бал. Напоить бы этих поляков, да сбежать, все равно куда - лишь бы не слышать больше о Польше. Если бы молодой король знал, что настанет день, когда он именно так и поступит, то он определенно бы приободрился. Брат не протянет долго, обратное было бы чудом, но в чудеса никто в последнее время не верил. А пока бал... Герцог Анжуйский любил подобного рода развлечения, любил музыку, шум и танцы, яркие маски и костюмы. Несомненно, это отвлечет его от мрачных мыслей.
- Вы знаете, как поднять мне настроение, мадам, - он благодарно улыбнулся. - Не сомневаюсь, что вам удастся устроить грандиозное торжество. Затмим своим блеском солнце!
Екатерина с такой уверенностью и твердостью в голосе говорила о том, что его польская ссылка не будет долгой, что Генрих, поддавшись влиянию ее слов, немного успокоился. Окончательно от тревог его это не избавило, но он надеялся вскоре утопить свои печали в неге и вине - проверенное веками средство. Интересно, сможет ли француз перепить поляка?
Однако ему вдруг почему-то сделалось не по себе от мысли, что он вернется во Францию только в том случае, если скончается его брат. Дети Екатерины Медичи не питали теплых чувств друг к другу, Шарль ненавидел Генриха, Франсуа ненавидел всех вокруг, но сам Анжу не испытывал по отношению к ним столь бурных эмоций. Любить ему их было не за что, Алансон по его мнению был достоин лишь презрения, Шарль вызывал у него жалость, но, с другой стороны, он понимал, почему брат такой, каков он есть. То, что его не станет, он принимал как данность, как неизбежность, но он отнюдь не желал ему смерти. Просто герцог Анжуйский вопрошал себя и судьбу: раз это все равно должно произойти, то почему не сейчас?
- Не сомневаюсь, матушка, что это будет незабываемое зрелище, - как-то отстранено произнес он, глядя перед собой. - Но все это в будущем, жить же надо настоящим... - Он помолчал. - Я хочу, чтобы меня запомнили! - ввернул он, не замечая, что противоречит самому себе.  - Польша, так Польша, пусть она станет репетицией, подготовкой к более масштабному грандиозному действу!.. Вы будете гордиться мной.
Он резко умолк. Пребывая в последние дни в подвешенном состоянии, он наконец выговорился и теперь ему оставалось только переключиться на менее обременительные темы. Бал. Прекрасно! Все будет в лучшем виде, он лично проследит за этим. Поляки на всю жизнь запомнят то, что увидят во Франции.