М-ль  Анна, примите мою искреннюю благодарность. Это стихотворение трогает до глубины души! А от строчки:"Твое сердце навек одиноко." что-то внутри переворачивается, потому что не хочется так, потому что так не должно было быть...

Еще раз спасибо, что делитесь с нами наболевшим!

В продолжение темы, возникшей в ходе опроса, предложенного Монсеньером: решилась выложить два отрывка из воспоминаний моей героини, вашей покорной служанки. "Публикуется впервые" и мне очень приятно, что именно люди, неравнодушные к эпохе Валуа в целом и к братьям Валуа в частности будут моими первыми читателями.

Таким я знала Карла:

"(...) Записка Генриха предназначалась м-ль де Клев. Я не в первый раз выполняла подобные поручения Монсеньера в строжайшей тайне, а потому наутро велев камеристке облачить меня в платье, я спрятала записку в рукав и поспешила выполнить просьбу герцога Анжуйского, но перед тем я в нетерпении зашла в покои Карла, дабы справиться о его самочувствии. Камердинер сообщил, что королю стало лучше настолько, что он изволит пребывать в своей кузнице, которую приказал соорудить прямо в Лувре. Я направилась туда и робко войдя в это «святая святых» моего повелителя, замерла на пороге: Карл в рубашке с завернутыми рукавами как раз держал щипцами причудливо выкованную вещицу, а один-единственный слуга, находящийся при нем поливал ее водой, издающей сердитое шипение в соприкосновении с раскаленным металлом.
Вероятно почувствовав мой взгляд, Карл обернулся. При виде меня, улыбка скользнула по его губам. Он осторожно положил свое творение на наковальню и подошел ко мне:
-Мой добрый ангел…
У меня невольно закружилась голова.
-Я рада видеть вас в добром здравии, мой король… - тихо сказала я, не в силах оторвать взор от его карих улыбающихся глаз. – Вы не гневаетесь на несчастную, которая посмела прийти сюда, в вашу кузницу?
-Помилуйте, как я могу гневаться на вас, милая Анна – ведь на муз не гневаются, - и он лукаво улыбнулся.
-Вот взгляни, - внезапно сказал он, и с сияющим лицом принес мне выкованную вещицу.
-Что это? – спросила я, с любопытством разглядывая ее.
-Это эфес.
-Он прекрасен, Шарль! – я сделала движение, чтобы коснуться его.
-Осторожно, - смеясь сказал Карл, - ты можешь обжечься и испачкаться.
Я тоже рассмеялась.
-Мне бы хотелось попросить вас, мой король, выковать для меня небольшой кинжал: он всегда будет хранить тепло ваших прекрасных рук…
-Желание дамы – закон…а моей музы – тем паче… мне будет весьма приятно, что ваши нежные пальчики будут касаться выкованного мною клинка, милая Анна. (...)"

"(…) Мне передали, что Карл желает меня видеть. Я, слегка волнуясь, робко вошла в королевские апартаменты. Карл сидел за столом, глубоко задумавшись, с пером в руке. Когда я вошла, он резко обернулся и, отложив в сторону перо, повернулся ко мне, откинувшись на спинку кресла. Я сделала глубокий реверанс и покорно замерла, ожидая, когда Карл заговорит со мной.
-Подойди, Анна, - ласково сказал Карл, знаком приглашая меня приблизиться.
Я, все так же робко, подошла.
-Я видел твои стихи, - сказал Карл.
-Я уверена, что они никогда не сравнятся с вашими, сир, - ответила я, сделав глубокий реверанс.
-Оставь это для моих льстецов, - резко сказал Карл. – Твои стихи хороши, даже очень. …Я уверен, - с улыбкой продолжал он, - что ни одному мужчине не признавались так красиво в любви в стихах (я густо покраснела и опустила глаза) и что ни один король не был увенчан столь прекрасным венцом любви.
-Вы – сама галантность, сир, - прошептала я.
-Я желаю, - продолжал Карл, взяв меня за руку, - чтобы ты присутствовала на заседаниях Академии.
Я пала на колени и, схватив его руку, осыпала ее поцелуями, прижавшись щекой к его ладони.
-Это слишком большая честь для меня, - прошептала я.
Карл ласково провел кончиками пальцев по моей щеке и, пригладив мои слегка растрепавшиеся волосы, встал с кресла. Помогая мне подняться, он тихо сказал:
-Сегодня вечером…

...Я, пребывая в эйфории счастья, не отрываясь смотрела на Карла полными восторга глазами. Он, изредка оборачиваясь, с улыбкой ловил этот взгляд и, положив на мою руку свою, нежно сжимал кончики моих пальцев.  Глядя на спокойное и ясное лицо Карла, я с ужасом думала, что закончится вечер, догорят свечи, все разойдутся и его душа снова закроется от всего железной броней.
…Между тем свечи почти погасли. Поэты не спеша поднялись один за другим и, поклонившись Карлу, неспешно вышли. Я также встала и, сделав реверанс, хотела уйти, но Карл удержал меня за руку.
-Почему бы нам не устроить маленький турнир поэтов, крошка Ан? – он поспешно встал, усадив меня на свое место, а сам, подойдя к столу, взял перо и лист пергамента, сделав мне знак приблизиться.
Я лукаво улыбнулась и подошла.
-Надеюсь, ты принимаешь вызов? – спросил Карл.
-Разумеется. Раз сам король…
-Короля здесь нет, - перебил меня Карл и добавил с хитрой улыбкой: - Здесь всего лишь два поэта.(...)"

Анна д'Аквавива
Графиня, читала с замиранием сердца! Ваше творчество трогает до глубины души.
Огромное Вам спасибо за то, что Вы делитесь этим с нами!

Отредактировано Анриетта де Невер (2012-05-05 17:43:53)

Анна д'Аквавива

Мадемуазель, воспоминания вашей героини похожи на откровение. Зная, как вы любите эпоху и самих Валуа, создается впечатление, что заглянул в прошлое. Спасибо вам!

Если не возражаете, еще отрывок: заговор в Амбуазе.

"(…) Наш милый Амбуаз, некогда столь желанный, теперь покрыт кровью и отвращением.
Мы, дрожа, сидим на балконе и, завороженные ужасом, смотрим на кровавый двор. А во дворе стоит эшафот. А на эшафоте происходит казнь, бесконечная и мучительная казнь. Казнь заговорщиков – протестантов, которые хотели похитить нашего Франциска Второго. ...Франциск дрожит, его трясет, как в лихорадке, а его руки судорожно вцепились в подлокотники; Мария Стюарт уткнулась в его плечо: она не в силах все это видеть; Марго плачет. Эркюля нет на балконе. Он слишком мал, его пощадили и избавили от этого зрелища.
Твоя рука холодна, как лед, а глаза, казалось, остекленели.
Ты шепчешь одними губами:
-Я не могу больше смотреть…
Но, перехватывая грозный взгляд матери, ты пересиливаешь себя и смотришь старающимся не видеть взором, как палач вешает очередную отрубленную голову на стену замка  и как очередное обезглавленное тело волокут по залитому кровью двору, чтобы повесить за ноги. Среди хаоса чувств ты помнишь только одно – нельзя проявлять слабость. А еще…ты помнишь грозный взгляд матери. Через 12 лет этот взгляд подтолкнет тебя на еще более ужасную резню, которая навсегда запечатлит тебя в истории как тирана. Но ты был вовсе не для нее, мой нежный Шарль.
Твой взор становится совсем остекленевшим и потому бесчувственным. Да, ты больше ничего не чувствуешь…кроме крови, ее запаха, ее вида и ее похолодевшего движения по твоим жилам. Никто не рождается жестоким: ты навсегда, как наркотик, впитал в себя запах крови.
Я во время казни думаю только о тебе. Кажется, столетия я не слышала твоего голоса. Наверное, он изменился. Я боюсь одного: после всего этого ты никогда не сможешь стать прежним…
Тяжелое впечатление о залитом кровью Амбуазе навсегда останется в нашей памяти. Мы спешим покинуть этот замок и перебираемся в Шенонсо.(...)"

"(...) В семействе Бурбонов праздновалась свадьба, но одна из самых печальных, каких только знал мир.
Грубо разорванные нежные узы гибнут, а результат этой свадьбы – жестоко разлученные...
(...) Генрих пробыл у королевы-матери часа два, которые показались мне вечностью. Он вышел из ее покоев бледный и, сжав кулаки, воскликнул, что убьет Конде. Генрих умолял мать разорвать помолвку Марии с Конде, но ничего не добился: м-м Екатерина ставила государственные интересы выше счастья своего сына, и вообще, если можно так выразиться, выше какого-то «частного счастья».(...)
(...) Он (Генрих) созерцал печальным влюбленным взглядом Марию де Конде, которая должна была нести шлейф новобрачной (Маргариты Валуа). Мария была бледна и отвечала Генриху взором, полным отчаяния и глубокой любви. Ее голубые, полные слез глаза, казалось, молили черные очи, устремленные на нее об избавлении от ненавистных уз. И по мере того, как она сознавала, что ей придется опомниться от грез и вернуться к Конде, ее глаза темнели и гасили блеск безрассудных мечтаний в глазах Генриха.(...)"

" Май 1588 года. Я, в запыленном мужском костюме, вернулась в Лувр после трехнедельного отсутствия. Мне необходимо было сообщить Генриху важные сведения и потому я, узнав о местонахождении моего короля, направилась в королевский кабинет. Узнав меня даже в таком странном обличье уставшего рейтара, стража пропустила меня.
Генрих, плохо выбритый, с усталым лицом, кутаясь в меховую накидку, несмотря на теплое время года и не снимая своего головного убора, похожего на восточный тюрбан, сидел за столом и что-то быстро писал. Я с трудом узнавала в этом осунувшемся мужчине прежнего Генриха.
Я преклонила колени. При виде меня Генрих быстро поднялся.
-А вот и вы, милая Анна! – радостно сказал он, помогая мне встать.
-Сир, - я с отчаяньем смотрела на Генриха, -мне удалось проникнуть в окружение Гиза: он готовит восстание…он даже намеревается захватить вас…Только прикажите, мой король, и верные вам люди найдут способ избавить вас от этого подлого племени.
-Успокойтесь, милая Анна, - устало и даже как-то печально ответил Генрих, - еще пока не время.
-Но что, если… - я посмотрела на Генриха с еще большим отчаяньем.
-Никаких «если», - вдруг неожиданно твердо сказал Генрих. – Вот, - продолжал он, показывая кинжал, который он всегда в последнее время носил при себе, - я заколю любого, кто приблизится ко мне с дурными намерениями и если мне суждено умереть – я умру королем Франции.
Я покорно опустила голову, чтобы скрыть набегающие на глаза слезы…"

"(...)Господь смилостивился и мне все же довелось увидеться с Генрихом, правда, при печальных для меня обстоятельствах: через некоторое время после того, как Генрих покинул Париж, м-м Екатерина  поручила мне доставить кое-какие вести о делах в городе своему царственному сыну; я отправилась верхом, в надежде, что лигеры не посмеют тронуть даму, однако я жестоко ошиблась – неподалеку от Лувра я столкнулась с шайкой лигистов, во весь голос славящих герцога де Гиза.
-Мадам, - обратился ко мне один из этих мерзавцев, - я вижу, вы – добрая католичка – присоединяйтесь к нам! Валуа покинул нас навсегда!  Да здравствует новый король Анри , герцог де Гиз!
Краска бросилась мне в лицо и я двинула коня на этого негодяя, гневно воскликнув:
-Я знаю только одного короля Анри, Анри де Валуа, короля Божией милостью, а не вульгарными стараниями кучки отребья!
Мне следовало бы помнить об осторожности, но я не смогла справиться со своим гневом. Взбесившиеся лигеры стащили меня с лошади и кто-то из них нанес мне удар кинжалом. Я безусловно погибла бы, если бы не несколько дворян, по-видимому тоже верных королю: им удалось отбить меня у озверевшей толпы…
Меня доставили в Шартр, где в это время находился король Генрих.  Я была в тяжелом состоянии из-за полученной раны, но желание увидеть моего господина и короля придавало мне силы и удерживало во мне жизнь.
Когда Генриху доложили о случившемся, он незамедлительно пришел повидаться со мной. Он вошел и взволнованно опустился на край моего ложа: врач Генриха уже успел сообщить ему, что я нахожусь между жизнью и смертью из-за большой кровопотери.
Генрих взял меня за руку:
-Вы очень мужественное создание, дорогая Анна… Мне сказали, вы сражались за своего короля, словно Жанна д’Арк, - улыбнувшись добавил Генрих.
Слабая улыбка скользнула по моим губам:
- Вы преувеличиваете, сир. Я просто напомнила этим мерзавцам о почтении к вашему величеству… Сир, - мне было тяжело говорить, - королева-мать …просила передать вашему величеству…это письмо – я передала Генриху слегка смятый конверт. -…Париж…во власти …проходимцев…вся надежда…лишь на вас, мой король…ибо вы…призваны самим Господом…властвовать…над Францией…
Я слегка сжала руку Генриха. Далее я говорить не могла, чувствуя, как полуобморочная пелена застилает мне глаза.
-Благодарю вас, дорогая Анна. Вы верно служите мне, - и Генрих коснулся губами кончиков моих пальцев. – Однако, как хороший господин я не могу не беспокоиться о безопасности самой верной моей служанки и потому не смею удерживать вас подле себя, ибо сам подвергаюсь опасности, милая Анна. Как только вы окрепнете, уезжайте…Ведь у вас, если не ошибаюсь, остались родственники в Пьемонте?
Слова Генриха повергли меня в ужас и вызвали слезы на моих глазах:
-Сир! – воскликнула я, сжав руку Генриха. – Умоляю вас – не отсылайте меня! Для меня нет большей печали, нежели разлука с вами, мой король… - Я приподнялась на подушках, но сильная боль уложила меня обратно. – Прошу вас, - из последних сил прошептала я, умоляюще глядя на Генриха, - разрешите мне остаться рядом с вами…
В черных глазах Генриха замерцали слезы благодарности:
-Я знал, что вы откажетесь покинуть меня, - тихо сказал он. – Поправляйтесь, моя милая Анна…я буду молиться за вас. – Генрих поднялся, нежно пожав мою руку.(...)"