Это был очаровательный ребенок, совершенно не склонный находить удовольствие в зрелищах насилия. Амийо был в восторге от его способностей, о чем писал своему другу поэту Понтусу де Тийяру после получения епископства 12 декабря 1577 года: он находил в своем ученике таланты Франциска I, но внук имел терпение учить задания и следить за уроками, чем никогда не обладал его дед. В детстве Генрих III любил читать и писать, что и в зрелом возрасте было для него одним из любимейших удовольствий. Но молодой принц был еще и дворянином. Он рано научился танцевать и стал хорошим фехтовальщиком. Его учителем военных искусств был миланец Помпейо, которого прислал к французскому двору маршал де Бриссак. Любезный и обольстительный, как его сестра Маргарита, ребенок восхищает всех, кто к нему приближается, и удивляется легкостью в выражении мыслей и чувств.

...Однажды молодой Генрих Беарнский, Карл IX и группа детей играли в маскарад и явились в комнату королевы-матери на ослах, одетые в костюмы кардиналов, епископов, аббатов и монахов. Екатерина беседовала с послом папы кардиналом Феррарским, но, кажется, не смогла удержаться от смеха… В другой раз, в ноябре 1561 года маленький Карл IX разгуливал в белом стихаре с посохом в руке и митрой на голове. Когда папский посол узнал об этом и пожаловался на отсутствие уважения к служителям церкви, Екатерина ответила, что это просто «…детские шалости». Если такие проказы и не были опасны сами по себе, то они служили доказательством нестабильности в умах и настроениях людей. Некоторые называли молодого Александра «маленьким гугенотом», что, кажется, повторял он сам. Венецианский дипломат Марк-Антонио Барбаро рассказывает эпизод, свидетелем которого стал один итальянский дворянин. Находясь со своими братьями в комнате короля, герцог Орлеанский «начал корчить рожи двум статуям Святого Петра и Святого Павла, с оскорбительными жестами кланяясь им и самым постыдным образом кусая их за нос». В другой раз Александр-Эдуард приветствовал мадам де Шантонне, жену посла Испании, словами: «Я маленький гугенот, но вырасту большим» (анекдот, переданный депешей от 30 января 1562 года).

...Согласно депеше Венитьена Суриано (4 ноября 1561 года), Александр-Эдуард проявлял холодность к своему кузену Генриху Наваррскому (бывшему на два года младше его), которого Жанна д'Альбре воспитывала как гугенота, и был расположен только к Генриху де Жуанвилю, старшему сыну герцога Франциска де Гиза, будущему Меченому.

...Очень трудно представить истинное состояние духа молодого принца среди столь противоречивых свидетельств. Конечно, в зрелом возрасте Генрих II станет идеальным ортодоксом и глубоко верующим человеком. Как рассказывает его секретарь Жюль Гассо в записке государственному секретарю Виллеруа, король назовет гугенотов «лжецами и хвастунами».

...Будучи учеником каллиграфа гугенота Амона, Карл IX имел красивый почерк и элегантную подпись. Возможно, подобно Генриху, он имитировал замечательную графику их общего наставника Амийо. Почерк Генриха же, явно подражавшего почерку кардинала Лотарингского, очень рано испортился, доказывая его большую нервозность.

...Из троих братьев самым духовно развитым был, без сомнения, Генрих. В 1564 году ему исполнилось 13 лет. Любимец матери — «мои глаза», как говорила она, — он был живее и веселее короля Карла. Он задирист и шаловлив, уже умеет танцевать и фехтовать на шпагах. Он мало интересуется латинским языком, хорошо изъясняется на французском, понимает итальянский, которым будет охотно пользоваться в дальнейшем. Он любит читать, ценит красноречие, легко выражает свои мысли и участвует в разных спорах. В более зрелом возрасте он станет серьезным, скрытным человеком и будет усердно посещать заседания Совета, в то время как Карл ходил туда только из необходимости.

...Дни и игры короля и других детей Франции разделяли Генрих де Гиз, принц де Жуанвиль, партий сын герцога Франсуа, и Генрих Беарнский, сын Антуана де Бурбона. Последнего воспитывала в чистой вере реформатов его мать, пылкая и страстная гугенотка Жанна д'Альбре. Однажды Карл IX ради развлечения бросил шляпу молодого еретика за двери церкви, тем самым принуждая его войти туда. Так три Генриха, три главных героя драмы, разыгравшейся с 1588 по 1589 год, жили и играли вместе с раннего детства до прихода юности, времени, когда их судьбы разойдутся, прежде чем сойтись вновь.

...Позитивным для Генриха стал приказ от 8 февраля 1566 года о переходе в его, как брата короля, достояние, Анжу, Бурмине и Мена. Таким образом, Монсеньор получал финансовую независимость. При этом он оставил титул герцога Орлеанского, так как из освобожденного когда-то Жанной д'Арк города гугеноты сделали одну из своих самых сильных крепостей. Титул герцога Анжуйского, который носил последний сын королевы Франсуа-Эркюль, теперь переходил к Генриху, также его собственностью стал Анжу. Его брат в качестве компенсации получил титул герцога Алансонского и сохранял его до того дня, когда его брат стал королем, а он — вновь герцогом Анжуйским.

...недалеко от Бре-сюр-Сен, в маленьком местечке Мон-ан-Монтуа король и Монсеньор развлекались, как рассказывает в своих «Мемуарах» Клод Атон, кюре провинции, за счет гугенотов. Его рассказ достоин того, чтобы быть прочитанным: «Случилось так, что Его Величество и его брат Монсеньор герцог Анжуйский нашли катехизис гугенотов и псалмы Марго и де Бэза. Послеобеденное время они провели в молитвах и распевании упомянутых псалмов… в присутствии королевы-матери и господ адмирала д'Андело и кардинала де Шатийон. Сначала король был проповедником, потом Монсеньор взял у него из рук катехизис и книгу псалмов и сказал: «Мой брат, вы не умеете быть протестантским проповедником, у вас не выходит лицо лицемера. Дайте, я это сделаю, а вы будете гугенотом. У меня лучше получился. — А у меня лучше, чем у вас», — сказал король. На что Монсеньор ответил: «Вы не поднимаете глаза к небу так как надо, чтобы увидеть Христа. А вы, мой брат, плохо складываете уши друг к другу и не поворачиваете как нужно голову, потому что для того, чтобы быть хорошим протестантским проповедником, надо уши складывать лучше, чем руки, подобно тому, как делает осел, когда его хотят нагрузить чем-то тяжелым». Продолжая обращаться к Генриху, король сказал: Ведь вы не из них? Нет, — ответил Монсеньор, — но я знаю то, что знают они и тот вид, который они принимают. Вам стоит записаться в мою школу». С такими словами, весело и смело они принялись рвать на кусочки упомянутые книги и катехизис, бросая обрывки друг в друга и приговаривая: «Вы не умеете изображать гугенота и проповедника, у меня это лучше получается. — Нет у меня!». Затем они побежали наперегонки, бросаясь остатками книг, и тут среди наблюдающих эту картину людей король заметил брата адмирала, д'Андело. «Мой брат, — сказал король Монсеньору, — спросите у господина д'Андело, он подтвердит, что я лучше вас изображаю гугенота и проповедника!» Это произошло в Мон-ан-Монтуа, некоторое время спустя после обеда, к неудовольствию господ адмирала, д'Андело и других присутствующих гугенотов.
Таким образом, насмешки над гугенотами пришли на смену антиримскому маскараду, в который играли братья тремя годами ранее. И то и другое свидетельствовало о крайней нестабильности религиозно-политической ситуации. Она давала двоим молодым людям возможность развлекаться поочередно за счет то одной, то другой конфессии. Будь то Лувр или Мон-ан-Монтуа, везде проявлялось отсутствие уважения и терпимости по отношению к обеим религиям, их церемонии и ритуалы в равной степени высмеивались молодым королем и его братом. Но шутки и насмешки с возрастом уступили место твердой убежденности в вопросе веры, в то время как повсюду реками текла кровь, почти всегда невинная.