Был ли у Парижа свой особый говор? Несомненно: об этом сообщает Поль Пердризе, изучавший «ошибки» в часословах — «парижизмы», отражавшие специфические черты парижского календаря и почитаемых святых. Так, Епифанию называют «Тифэн», Вероника стала «Венисой», святой Марк — святым Мааром. Каламбуры, порой основанные на произношении, игра образов, случайности календаря объясняют особенности парижской религиозной практики. Святого Себастьяна празднуют 20 января вместе со святым Фабианом: у этих заступников нет ничего общего, разве что их почитают в один день, благодаря чему способности одного (защитить от чумы) приписывают другому. Там — совпадение дат, тут — игра слов. Вот святой мученик Иоанн Евангелист, который погиб, сваренный в кипятке. Поэтому изготовители свечей, кипятящие сало, избрали его своим покровителем. Святой Себастьян, расстрелянный из лука, стал по этой причине покровителем ткачей, работавших толстыми спицами, похожими на стрелы, и торговцев железом, поскольку стрелы, терзавшие мученика, были из железа. Порой такая связь основывалась на простом каламбуре, воспринимаемом как этимология: святой Винсент считался покровителем виноградарей и защитником виноградников, потому что в его имени есть «вино». В Средние века такие игры воображения никого не оскорбляли, даже духовенство, позволявшее фантазии верующих заходить еще дальше и порождать шутовских святых, например «святого Дубину».

Выражения и слова фиксировались на бумаге, когда считались оскорбительными или богохульными, а потому наказуемыми. Стремление помешать людям — грешникам, постоянно подвергающимся соблазну задеть честь своего ближнего, — осквернить священные слова, совершить клятвопреступление, отрекшись от присяги, объясняет приговоры, назначавшие наказание за все эти словесные преступления. Несколько примеров поясняют опасность, какой подвергались вспыльчивые, злобные, сварливые мужчины и женщины, застигнутые на месте преступления.

В реестр аббатства Сен-Мартен-де-Шан за 1338 год занесен случай божбы и клятвопреступления. Обвиняемый защищается: у него в рукаве побег виноградной лозы, и клялся он на нем (в парижском произношении serment — присяга и sarment — побег лозы звучат одинаково). Но не всегда обвиняемые оказывались настолько находчивыми, и свидетели передавали их дурные слова, навлекавшие на них кару. Некоторые не соглашались с тем, что слова их божбы приведены верно, например, один человек отрицал, будто сказал «будь неладна кровная мать Господня», а попросту он произнес «огнем святого Николая». Таким образом он пытался избежать обвинения в серьезном богохульстве, сознавшись лишь в безобидном ругательстве (упоминания о крови в проклятиях и богохульствах придавали им тяжкий характер и в случае осуждения влекли за собой суровое наказание — клеймо и позорный столб). Но удалось ли ему убедить судей? Слишком уж по-разному звучали оба выражения. В 1339 году один угольщик рассердился на слугу и прикрикнул на него: «Кровью тела Господня, обмануть меня хочешь?» Ему пришлось уплатить 40 су штрафа и провести неделю в тюрьме на хлебе и воде.

Оскорбление ближнего, задевающее его репутацию, причиняет серьезный моральный ущерб, и потерпевшие требуют его возмещения. В документах, сообщающих об оскорблениях, показано, что зачастую от слов переходят к драке, в которую порой втягиваются все родственники и соседи. Так, одно дело 1338 года завершилось штрафом, наложенным на двух мужчин, которые избили третьего, пытались похитить его жену, в пылу драки разбросали хлеб, выставленный в лавке соседа-булочника, и обозвали булочницу «чертовой шлюхой и сводней». Оскорбленная женщина добилась публичного восстановления своей чести, поруганной площадной бранью. Обиженные могли восстановить свою репутацию и другим образом: собрав соответствующие свидетельства и заверив их у нотариуса. Так, одна супружеская пара, пострадавшая от клеветы, воспользовалась такой процедурой в 1486 году, и это был, вероятно, не единичный случай.

Жесты тоже могут задеть честь, повредить репутации. Но оскорбительные жесты редко описывались, да и серьезность такого оскорбления нам не вполне очевидна. Жесты в отношении женщины могут быть сделаны с намерением обидеть ее или просто быть истолкованы как таковые: например, прикосновение к капюшону на накидке молодой девушки воспринималось как серьезное покушение на ее особу, чуть ли не изнасилование. Тогда близкие потерпевшей обращались в суд или добивались возмещения ущерба иными путями. Точно также развязать пояс женщины, прикоснуться к ее волосам значило подвергнуть ее оскорблению. А когда чужой человек гладил по волосам ребенка, не получив на это разрешения, семья расценивала этот жест как агрессию.