- А вы мне поверите, любезный Сарацин, если я скажу, что это чистое совпадение? - карие блестящие глаза, лукавые и невинные одновременно, продолжали искриться смехом, голос звучал мелодично, точно пение сирены.

- Представьте себе - это не я выбирала сих увенчанных созданий, это они просили подарить им танец. И я в танце им не отказала, как видите. Да-да-да, я решительно намерена нынче повеселиться - во что бы то ни стало. И совсем напротив - не желаю быть гордячкой, кем бы ни был мой родитель.

На легкую шпильку супруга королева улыбнулась: мягко и вместе с тем кокетливо. Ревнует? Ее ревнует? Как это мило! Танцы, музыка, свобода, фрукты и фонтан, лето, ее собственная молодость - трудно остаться не опьяненной после подобного диковинного коктейля, бурлящего жизнью.

- И если вы предложите мне танец... Я не откажу. Быть может. Во всяком случае, дерзните, о, смертный муж с сокрытым пеленой ликом, и он же, как я понимаю - настоящий мужчина, - Наяда склонила на бок темнокудрую голову и двумя пальчиками отправила-таки в рот тот самый кусочек фрукта.

- Отказываетесь?! Что такое? Однако!

Нет, на лице молодой королевы не было смущения от первой откровенной половины речи, даже не укрытой оберткой намека. Скорее, промелькнуло легкое удивление, сменившееся затем удовлетворенной улыбкой. Хитрец. Использует старый, как мир, прием, который ей самой отнюдь не чужд: вместо того, чтобы самому просить, сделай так, чтобы просили тебя. Быстро же учится король Наварры у придворных острословов. 

- Бедная ваша супруга. Знаете, я ее очень хорошо понимаю. Как много общего у христианских и мусульманских жен! Просто диву даешься, - 'поразилась' Маргарита, - я имею ввиду, - не сморгнув, продолжила она, - что независимо от религии мужья уходят воевать, рискуя своей жизнью и оставляя жен одних, без своей поддержки. И один Бог знает, как надолго. А женское дело сидеть у окна и ждать - роль печальная и досадная, верно? Да, мужчинам война слаще женского общества, это давно известно, - безжалостно подытожила королева, прищурившись в 'восточные', подведенные углем, как положено, глаза своего собеседника.

- Впрочем, - Маргарита внезапно оборвала свою речь и слегка тряхнула головой. Каштановый локон на нежной щеке подпрыгнул в такт, - причем здесь христианки. Я ведь дочь Эллады. А нынче праздник, который стирает все условности. Да и кроме этого, Мохамед родился на столько веков позже, что его запреты на танец со мною совершенно точно не распространяются. Стало быть, отсыл к религии не принимается, - гордо вывела она, снова протягивая дерзкому Сарацину руку, - ну? Я уже второй раз сама предлагаю вам танец. Слыхано ли?

Маргарита, естественно, не подозревала о сомнениях супруга. Однако, сказать по правде, весьма трудно при столь близком общении не узнать человека, которого видишь и слышишь каждый день уже продолжительное время - пусть даже он так долго отсутствовал. Их столько связало за год их брака, что надень Генрих хоть два халата и три чалмы, его голос, взгляд, жесты и манеру держаться под ними никак не укрыть. Особливо от его молодой жены.

Королева Наваррская отдалась танцу с не меньшим удовольствием, чем если бы то была вольта. Есть особая прелесть в неспешных старинных танцах. Их целомудренность, их нарочитая торжественная сдержанность заключает в себе особый смысл по сравнению с более свободными формами. Может показаться, что неторопливые размеренные движения нагоняют скуку. Ничуть не бывало. Находясь столь недалеко от танцевального партнера (разумеется, если он не неприятен), чувствуя дыхание на щеке при сближениях и не имея возможности полноценно к нему прикоснуться, напротив, испытываешь приятное дразнящее чувство, сродни охотничьему азарту. Чаще всего соприкасаются лишь кончики пальцев да ладони, исключение составляет чувственная вольта. Зачастую даже глаза дамы опущены, как требуют правила. Зато иные танцы заканчиваются поцелуем щеки. Не удивительно, что галантные кавалеры с таким нетерпением ожидали возможности танца с прекрасной, которая приковывала их внимание.

Изящным, полным достоинства реверансом поблагодарила Маргарита своего партнера.

- Вам стоит задуматься над тем, чтобы почаще выбирать разнообразные восточные образы, загадочность весьма вам к лицу, сир, - лукаво шепнула она, поднимаясь из реверанса и глядя снизу вверх, пока еще не до конца выпрямилась. Скажем прямо, таким образом она смотрела на мужа весьма редко, гораздо чаще - глаза в глаза, ибо тот, как мы знаем, хотя и был хорошо сложен, но не отличался высоким ростом.

Отредактировано Marguerite de Valois (2014-01-21 21:47:02)

Маргарита в свою очередь также открыла лицо, ребячески-быстрым и легким жестом сняв полумаску. Маскарад окончен, бестиарий преобразился в обычную бальную залу, существа и создания - в смертных. Однако молодая женщина с каплями лунного света в убранных по-гречески волосах и в легкой тунике, обнажающей точеные лодыжки и белые руки ниже локтя, была хороша именно тем, что она - смертная, а не Наяда.

- Вы всерьез полагаете, Генрих, что я, зная, что вы любите спать на левом боку, что когда вы пишете, то покусываете кончик пера, что когда вы злитесь, то теребите бровь и слишком растягиваете гласные - так вы полагаете, я могу не узнать Сарацина с гасконским акцентом? - королева рассмеялась, - вас, конечно, не было полгода, но это недостаточный срок, чтобы моя память стала девственно-чистой. Вы повеселились нынче?

Наваррская королева уютно устроила ладонь на локте молодого монарха.

- Остаться? Ну, разумеется. Вам рассказать, как я скучала, или это будет бесполезно, ибо вам уже проболтались, что нынче на десерт - клубничное мороженое, которое я никогда не пропускаю? - белые зубки сверкнули.

Впрочем, они могли обмениваться шпильками сколько угодно. Главное - вернулся из этого осадного ада живым!.. Живым и здоровым...

- Знаю. Но, Генрих, что за странный вопрос?

Маргарита устремила на Беарнца невинный взгляд. На его шутку о рогах отвечать она не стала - не в том была сейчас настроении. Глаза королевы Наваррской под темными длинными ресницами в свете множества свечей казались орехово-золотистыми.

- Меня сложно назвать хорошей женой, как и вас - идеальным мужем, уж будем честны, - с легкой улыбкой продолжала она, - Это мы оба знаем и знали еще там, на помосте у Собора, год назад. Однако я никогда не была сторонницей Ареса, и это вам тоже отлично известно, месье Любитель Намеков. Я молилась за вас, - тихо и уже без малейшей доли шутливости закончила дочь Валуа и Медичи.

Маргарита едва заметно пожала руку Беарнца. Слегка усмехнулась.

- Позади? О, нет. Всё еще впереди, Генрих. Только впереди.

Год назад гордая дочь французских королей прятала ото всех слезы своей досады, наименовавшись Наваррской королевой. Несколько дней спустя, в кровавых разводах на белоснежной сорочке, королева укрыла израненного гасконца - уже одного из своих подданных - в своих комнатах. А после, выходив, благополучно устроила его в безопасном месте. И на коленях молила Карла за навязанного мужа. Не поддалась на сладкие посулы матери, видевшей в ее поведении лишь очередной жест строптивицы. Екатерина так и не смогла проникнуть в помыслы дочери. Зачем ей это? Она не желала этого брака, почему цепляется сейчас?

Был ли бы сейчас жив Генрих, дрогни она тогда, сдайся под их напором? Одно ее слово тогда... Мы этого никогда не узнаем. Так же как и не узнаем, как именно удалось молодой супруге вырвать его жизнь у тех, кто намеревался полностью обезглавить протестантскую партию. Она никогда не считала это своей заслугой. Поступить иначе она не могла, иначе не была бы собою.

Если кому-то угодно было видеть в этом не христианскую человечность, союзничество и верность своему слову, а лишь расчет хитрой и честолюбивой дочери флорентийки, ее намерение сохранить корону на своей темноволосой головке любой ценой, дабы потом возродить в Нераке ту культурную столицу, какой он был при ее знаменитой бабке* - мы не станем переубеждать. Скажем лишь одно - никто и никогда не мог бы назвать Маргариту Валуа дурным другом и жестокосердной женщиной.

Так, об руку, супруги неспешно выходили из бального зала.

*Речь о Маргарите Наваррской, сестре Франциска I и родной бабке Беарнца.

Сен-Сюльпис не намерен был позволить небольшому инциденту испортить для себя этот вечер. Не настолько он сходил с ума по Мадам, чтобы долго переваривать тот злополучный упущенный танец. Кроме того, он достаточно ценил свою персону, чтобы убиваться. Нет так нет.

Клермон, конечно, заносчивая скотина, которую недурно проучить. Но сейчас пусть найдет себе иное чучело для битья. Анри нынче имел иные планы -  он собирался поставить в этом маскараде добрую точку в виде всеобщей попойки, сдобренной отличной едой, куда как раз все и направляются, а потом на остаток ночи закатиться в теплое гнездышко к одной из своих прелестниц. Можно выбрать Мюзетту... А можно - Аннет. Выбор недурной - у него была на примете еще целая пятерка красоток, которые были бы ему рады. Осталось определиться и выбрать среди этого цветника наилучшее соотношение между личностью самой дамы и того, насколько близко от Лувра она живет. Согласитесь, есть разница - до церкви святого Евстахия пути меньше четверти часа, а до улицы Монморанси - вдвое больше... Те, что имели несчастье проживать на другом берегу - на улицах Лагарп и Юшетт, - сразу были решительно вычеркнуты из мысленного списка. Тащиться так далеко не имеет смысла даже ради прелестей самой Елены Прекрасной.

Погруженный в такие размышления, наш кавалер перешагнул порог комнаты, в которой собирался сменить сорочку, влажную после танцев, на свежую и чистую.

Отредактировано Анри де Сен-Сюльпис (2014-01-27 12:44:28)

- А вы всё никак не уйметесь, дражайший Фавн. У вас будто стручок жгучего перца под хвостом, - хмыкнул Анри, сделав знак своему пажу помочь и поднимая руки кверху, - нельзя же так, совсем себя не бережете. Эк вас крутит. Что, ревнуете? - пробубнил он уже из-под материи, а потому несколько глухо, - да бросьте. Ну, ублажает она муженька, как положено. Кроме Гиза у нее под юбкой наверняка еще много кто побывал, говорят, даже кое-кто из братьев.

Физиономия молодого человека вынырнула наконец из белоснежного, воздушного, тонко расшитого ворота. 

- Впрочем, можете попытаться. Как знать, вдруг да выгорит... сто первым будете, - рассудил он всё с той же усмешкой на смазливом лице.

Отредактировано Анри де Сен-Сюльпис (2014-01-27 22:49:25)

Произошедшее было так неожиданно, что бедолага даже не успел сориентироваться. Мы скажем прямо - Сен-Сюльпис был неплохим фехтовальщиком, как и множество столичных молодых дворян. Выдающимся, пожалуй, нет - однако, во всяком случае, не хуже остальных. В то непростое время это необходимо было для выживания. И как всякий фехтовальщик, он имел недурную реакцию. Однако нашему читателю стоит представить себе, что в комнате было вовсе не так уж светло и вдобавок во время бала наш герой порядком приложился к тому фонтану, что уже был описан выше - это и объясняет его излишне длинный язык. Итак, учитывая все эти моменты, вряд ли удивительно то, что когда кулак Клермона стремительно направился в сторону его челюсти, наш герой хоть и попытался увернуться, повинуясь инстинкту, но попытка эта потерпела полное фиаско. А именно - молодой человек какую-то долю секунды пытался понять, отчего у него из глаз сыплются искры, а в следующую секунду, потеряв равновесие, он уже летел куда-то спиной. Удар у Клермона был что надо, а его противник не отличался миниатюрностью. При этом, как назло, дверь в вышеупомянутую комнату открывалась наружу. Поэтому, когда Сен-Сюльпис спиной налетел на нее, она просто распахнулась под его весом и бедолага вылетел в коридор с короткой, но сочной тирадой.

- Клермон, бешеный сукин сын, да ты же мне челюсть свернул!

Сен-Сюльпис от дополнительного пинка невольно взвыл. Ему отлично был знаком нрав Клермона, более известного как Бюсси. Однако в таком бешенстве он того видел в первый раз. И признаться, на какой-то миг по спине молодого человека пробежали мурашки. При приземлении он пребольно ушиб копчик, но всё-таки сделал попытку подняться, одновременно машинально прикрыв лицо рукой. Он отлично понимал - если ему сейчас сломают нос или выбьют зубы, дохаживать остаток жизни придется уродом. А Сен-Сюльпис слишком дорожил своей внешностью. Впрочем, что Аполлона, что Гефеста отсутствие передних зубов явно не украсит.

- Иди к черту, - с явным оттенком испуга прошипел барон и снова попытался встать.

С розовых губ наваррской королевы слетали сейчас шутки, смех - в общем, та непринужденная веселая болтовня, которая обычно и сопровождает подобный вечер. Да, сегодня она смеялась охотно, а главное - от души. Ибо часто ей доводилось скрывать под улыбкой болезненную гримасу. Однако сегодня всё было иначе. Ножки молодой женщины в мягких бархатных бальных туфлях приятно гудели от танцев, заботы и невзгоды отступили прочь (по крайней мере, до завтрашнего утра) и она готова была бы еще и продолжать, если бы на то была ее воля. Впрочем, вечер закончился. На смену ему пришла звездчатая июльская ночь. Сладковатый запах цветов, увивавших колонны, мешался с горьким чадом факелов, вставленных в крепления стен, дабы освещать коридор.

Итак, молодая королева что-то весело вещала своему венчанному союзнику, как вдруг в каком-то десятке шагов от нее с грохотом распахнулась дверь и из нее буквально выкатился некто. Оба так увлечены были выяснением отношений, что не заметили приближения к ним наваррской четы. Не доходя до этих двоих, Маргарита переглянулась с его беарнским величеством, потом перевела взгляд на молодых людей.

- Господа, что здесь происходит? - звонкий и звучный голос молодой королевы сейчас, отразившись от каменных стен, явно свидетельствовал об ее изумлении и недовольстве. Маргарита нахмурила изящные тонкие брови.

Бюсси, замахнувшись кулаком было в лицо злосчастному сопернику, был неожиданно остановлен голосом, который узнал бы и из миллиона. Это был голос его божества. Его Маргариты... Злой, красный от гнева и затраченных усилий, граф хотел было уже распрямиться, чтобы отвесить почтительный поклон королеве своих грез, на ходу мастеря более ли менее ли пристойное объяснение случившемуся, как в его замутненное еще произошедшим сознание вклинился другой, куда как менее приятный голос - голос официального супруга принцессы дома Валуа. Стоит ли говорить, что услышав этот молодой голос с беарнским акцентом, всегда казавшимся столичному аристократу просто чудовищным, Бюсси невольно поморщился. Луи никогда не симпатизировал этому принцу с манерами крестьянина, хитрому как сотня ростовщиков и  расчетливому как две сотни. Не симпатизировал даже до того момента, как тот обрел сокровище, которого, по мнению Бюсси, был абсолютно не достоин. Граф не любил беарнца, как не любят люди что-то чужеродное им. Ну а ревность к обладателю Жемчужиной дома Валуа довершила дело - граф в глубине души ненавидел соперника.

Впрочем, сейчас у графа было лишь одно желание: убить всех, кто стоит между ним и его богиней. Но как бы там ни было, а Клермон, постепенно приходя в себя, прекрасно осознал, что его желания так и останутся пустыми мечтами.

Потому-то наградив Сен-Сюльписа очередным ударом, который, как посмел понадеяться граф, отправит его противника в состояние, которое через несколько веков назовут нокаутом, распрямился и  склонился перед дамой своего сердца, полностью игнорируя спину беарнского принца:

- Ничего, Ваше Величество, ровным счетом ничего. Мы лишь поспорили с месье бароном по поводу арифметики. Ну и я вынужден был поучить его милость считать... С помощью его собственных зубов, но ничего иного не было под рукой...

Но как бы там ни было, приличия требовали учесть и присутствие королевского зятя. Поэтому переведя взгляд на тыльную сторону Наваррского государя, искушенный в этикете, а потому действующий уже подсознательно, Бюсси небрежно бросил в сторону сиятельной спины потомка Бурбонов, - Сир... - тем тоном, как того требовали приличия.

Отредактировано Луи де Клермон (2014-01-31 13:57:48)

"Лувр считать ареной," - надо же. Наварра и так всегда считал и теперь считает его ареной. Правда, сражения обычно, в отличие от теперешнего, происходят не столь явные, но всё равно - не на жизнь, а насмерть...
Впрочем, раз уж женщина чего-то хочет, надо ей это дать. Тем более в их женской жизни так мало интересного, пусть хоть на драку вблизи посмотрит...
- Сир... - услышал Генрих обращение позади себя, и поспешил охватить взглядом окружающее пространство: если тут появился Карл, то следовало бы выказать уважение должным образом.
Но нет, "сиром" оказался в данном случае он сам.
Выпрямившись в полный рост и скрестив на груди руки, Наварра уж было открыл рот - переспросить, мол, "чего вам, сударь" или "кто это там так несвоевременно", или ещё какую-нибудь в этом духе ехидую реплику - но Маргарита его опередила.
Очаровательная прелесть: жёнушка берет на себя роль блюстительницы нравов и отчитывает сорвиголов, как нянька ребятишек. Ну просто пальчики оближешь. Уже принявший демонстративно независимую позу, Генрих стал плечом к плечу с супругой и выразительно недовольно поднял бровь, иллюстрируя своей мимикой текст её тирады, и мысленно соглашался с каждой её оконченной фразой лаконичным: "Да!".
Самому-то ему никакого дела не было до того, что двор может как-то так или сяк отнестись теперь к произошедшему инциденту, мордобоев Генрих повидал немало на своём веку, да и участвовать случалось. (Ему было ближе по духу пройти мимо, ну и может быть, немножко позавидовать тому, что эти двое могут себе позволить так распуститься, а он - нет). Однако то, что именно Маргарита приняла этот случай близко к сердцу, было ему небезразлично, и он, насколько позволял угол зрения, краем глаза следил за ней.

Отредактировано Генрих Наваррский (2014-02-18 23:31:15)

- Уберите вашу руку, граф, - тихо прошипел Сен-Сюльпис, который вовсе не был в таком уж беспамятном состоянии. Разумеется, в голове гудело, а по челюсти будто потоптались дикие лошади, но это всё ерунда. Куда хуже было то, что ловя любопытные взгляды придворных, он отлично осознавал - уже сегодня все те, кто не видел, что произошло, узнают об этом случае. Теперь не отмыться от усмешек. Только тот, кто пожил какое-то время в змеином логове, именуемом Лувр, знает, сколь важно и сколь непросто зарабатывается здесь имя. И всё этот проклятущий Бюсси! Черт бы побрал этого мерзавца - мало того, что он столь твердолоб, что не в состоянии воспринять самой простой шутки, так он ведь еще и бросается на людей, словно сорвавшийся с цепи бешеный дог.

- Руку убери, - так же едва слышно повторил он сквозь зубы, стряхивая ладонь Клермона со своей шеи, - воротник с дорогой вышивкой.

Одновременно он склонил голову перед Маргаритой и Беарнцем, адским усилием сдерживаясь, чтобы не взвыть в голос от унижения.

Бюсси восхищенно пожирал взглядом стройную фигурку в колеблющемся свете факелов и не видел и не слышал никого вокруг кроме нее. Да и кто бы мог отвлечь на себя внимание влюбленного? Уж ни поверженный ли враг, или Наваррский коротышка, маячивший позади его божества аккурат с конца августа прошлого года и подходящий, по мнению Клермона, в мужья этой богине, как небольшой и не сильно раскормленный хряк в пару Афродите? Да и прочие луврские зеваки, отличавшиеся от зевак парижских улиц лишь платьем да титулом, который они с гордостью приставляли к своим именам, никогда не вызывали у Бюсси особого интереса.

А сейчас они и подавно слились в одно серое пятно по имени толпа. И лишь его идеал, изящно выгибаясь и что-то мелодично вещая именно ему, Клермону, завораживал графа, заставляя уста невольно улыбаться, а глаза блаженно щуриться. Но вот отповедь закончилась и прекраснейшая из королев развернулась, чтобы уйти. Чудо заканчивалось. Но не успело осознание этого стереть улыбку с лица молодого мужчины, как зоркий взгляд графа заметил несомненный знак внимания.
Молниеносное движение - и вот влюбленный ощутил на ладони прохладный перламутровый шарик, принадлежащий ей. И счастливая улыбка снова раздвинула графские уста.

- Я не безразличен ей, черт бы меня побрал!  - победно пронеслось в кудрявой голове Клермона, - Не безразличен... А значит, - тут же уверенно подумал Луи, - Все только начинается...

Отредактировано Луи де Клермон (2014-03-05 13:46:41)