Подготовка к празднеству началась сразу же, как только в Париже стало известно об избрании французского принца на трон Ягеллонов. У художников, ювелиров, скульпторов, поэтов, певцов, музыкантов, хореографов, плотников, красильщиков, портных, сапожников и многих иных было по горло работы, только успевай. Вероятность оплошности должна была стремиться к нулю. Зал Кариатид, в котором должно было состояться всё действо, готовили также заранее и тщательно: украшали галереи, колоны увивали цветами за несколько часов, чтобы они не успели увянуть. Собирали роскошные декорации, которые должны были прослужить всего лишь раз. Королева-мать, которая тщательно отслеживала весь процесс подготовки, не любила повторений. Один-единственный раз должны были удивить своим великолепием сады и пещеры, горы и водоемы, а потом исчезнуть навсегда, дабы уступить место новым чудесам, сотворенным руками человека. Воистину, блеск для династии итальянка обеспечивала достойно. Никогда, даже в самые непростые времена, этот блеск не тускнел - она не жалела средств. Приглашения на бумаге с королевскими вензелями были разосланы за две недели, а через несколько дней после этого Генрих Валуа и королевская армия вступили в столицу. Маскарад же должен был состояться через десять дней после этого события, дабы сам виновник торжества успел подготовиться к нему.

Отредактировано Тень (2013-09-17 22:25:04)

Пока герцог Анжуйский вместе со своей армией прозябал под стенами Ля-Рошели, в Польше активно обсуждалась его кандидатура на трон Ягеллонов. Принцу вместе с его людьми пришлось испытать на себе все тяготы затяжной осады: снег, дождь, а затем и жара лета 1573 года, разногласия в армии, трусость солдат, и, главное, отсутствие верного Таванна, который был болен и не мог принять участия в походе. Герцог Анжуйский был лишен своего незаменимого наставника, советы которого помогли ему одержать победы в битвах при Жарнаке и Монконтуре. Отныне вся ответственность за принятые решения ложилась на плечи принца, и слава любимца Марса теперь скорее тяготила его, нежели придавала уверенности. К этим проблемам прибавлялась необходимость внимательно следить за Франсуа Алансонским, а также Наваррцем и принцем Конде, которым пришлось принять участие в этой кампании на стороне королевской армии и которые наверняка лелеяли надежду сбежать в Англию, представься им такая возможность. С каждым днем Генриху становилось все труднее поддерживать в своих людях боевой дух, все опасались, что месяцы, проведенные под стенами города, были потрачены впустую. Зима сменилась весной, весна – летом, и вот, когда дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки – ля-рошельцы стали подумывать о капитуляции - пришла весть, что герцог Анжуйский  избран королем Польши. Более он не мог продолжать военные действия против гугенотов, так как в его новом королевстве к Реформации относились терпимо, а среди избирателей Сейма было много приверженцев новой веры. 6 июля осада была снята, мирный договор признавал свободу совести по всей Франции, свободу культа – в Ля-Рошели, Монтобане и Ниме. Герцог Анжуйский не выразил желания входить в город, а потому отправился в Париж из Ниора.

Генрих умел играть на публику и прятать свои чувства так глубоко, что самому дьяволу было не разгадать, что творится у него в душе. Бал в честь его избрания королем Польши предоставил французскому принцу прекрасную возможность побыть самим собой, оставляя маске разыгрывать все представление за него. Лицо его выражало неудовлетворенность всем происходящим: провалом под Ля-Рошелью, успехом на выборах в Польше, своим приближающимся отбытием в страну сарматов и, как следствие, необходимостью оставить милую Францию и все, что было ему так дорого на неопределенный срок. Екатерина Медичи была уверенна, что его ссылка не будет долгой, и на это были свои причины, но то, что тем, кто остается в королевстве Валуа покажется лишь мгновением, для него, пленника своего королевского титула, будет тянуться вечность.  Маска надежно скрывала тревогу на его красивом лице, но не избавляла герцога от мрачных мыслей. Королева-мать обещала ему, что торжества в его честь разгонят все его печали, но видимо пока что Генрих выпил слишком мало вина, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение и обрести способность веселиться наравне с остальными.
Он попытался найти в пестрой толпе своих друзей, но костюмы и маски мешали этой цели. Впрочем, некоторых можно было легко вычислить, наступив им на ногу или слегка задев плечом – особо горячие и порывистые дворяне тут же набросятся на непочтительного собрата. Например, Бюсси. Под стенами Ля-Рошели он не раз проявлял свой взрывной темперамент.
Генриху быстро наскучило рассматривать придворных и он, бросив свое бессмысленное занятие, направился к фонтану с вином, желая наполнить кубок и осушить его до дна.

Обдумывая свой сегодняшний костюм, Рене сомневалась недолго. На этом празднике жизни она должна была выглядеть несравненно. Поэтому к выбору наряда бретонка подошла с особой тщательностью. Теперь, когда пришло время маскарада, по залу, заполненному множеством гостей, скользила изящная Диана - богиня охоты, богиня-девственница. Ну, возможно, на счет целомудрия она не угадала, но вот с охотой попала точно в цель. Белокурую голову Рене украшал венок из лавровых листьев, лицо скрывала золотистая маска, украшенная искусным плетением, а тело приятно окутывало белоснежное легкое платье, открывающее плечи, спину и соблазнительные окружности груди. Волосы молодой женщины накрывали ее, словно покрывало.
Рене улыбалась всем подряд, пытаясь унять нервную дрожь в теле. Сердце стучало где-то в горле, ноги то и дело начинали дрожать. Она искала его. Сколько же они не виделись? Сколько писем написали друг другу? Расстались они не совсем как влюбленные, послания их тоже носили дружеский характер, но... Всегда между ними было это чертово "но". Теперь он влюблен в другую, а она гордо занимала место его друга. И все же... Смирилась ли сама Рене с таким положением вещей? Честно, она понятия не имела как себя теперь с ним вести. Но точно знала одно - ей до дрожи в коленях снова хочется его увидеть.
Пробежавшись глазами по гостям, женщина в который раз посетовала, что все в масках. Но цепкий взгляд Рене уловил одинокую фигуру, стоящую у фонтана.  Генрих! Без сомнений, это он! Облизнув пересохшие губы, она послала ему все мысленные сигналы, на какие только была способна. Подходить первой гордая дама не собиралась.
Посмотри на меня! Смотри же, черт тебя подери!

Отредактировано Рене де Рье (2013-09-28 00:06:12)

Обычно очень щепетильный относительно всего, что касалось внешнего вида, Генрих и в этот раз долго ломал голову над тем, что надеть на маскарад. Настроение увлекало его воображение в совершенно новые заводи. Если раньше он любил нарядиться античным богом или героем легенд, то теперь он хотел поразить двор чем-то абсолютно новым. Первой идеей было облачиться в одежды польского шляхтича, второй – в платье польской панночки. Но пообщавшись с представителями сего славного народца, он раздумал с ними шутить. Далее у него шли короли прошлого, от Карла Великого до собственного деда Франциска I. Его друзьям эта идея показалась забавной, но как раз их безудержное веселье заставило герцога вновь передумать. Наконец, он загорелся идеей выразить свои настроения точно и тонко, заказав костюм Повешенного, изображенного на одноименной карте из колоды Таро Висконти-Сфорца, но увидев Дю Гаста, решил, что этот образ больше подойдет фавориту, а потому подарил свою блестящую идею ему. Луи де Беранже очень подошел зеленый цвет. Решив отблагодарить принца, Дю Гаст предложил тому вырядиться Святым Дэни, однако они тут же столкнулись с проблемой – у святого не было головы. На сей богохульной ноте они закончили обсуждение карнавала, на котором Генрих, отчаявшись, появился в образе сэра Ланселота.
Когда герцог наполнял кубок, к нему подошел человек в зеленой маске. Это был Дю Гаст.
- Не грустите, Генрих, вон она – ваша королева, - и взглядом указал на стройную блондинку в костюме Дианы, грациозно скользившую среди гостей. – Она не сводит с вас глаз весь вечер. Вы думаете, как она могла узнать вас? Любящее сердце способно и не на такое, мой принц.
Анжу посмотрел туда, куда указывал Луи. И действительно, охотница Диана зорко наблюдала за ним. Эти золотистые локоны… белая кожа… гибкий стан… У Генриха заколотилось сердце. Наконец-то этот вечер начал приобретать смысл!
- Благодарю вас, друг мой…
Генрих сделал шаг вперед,  но Дю Гаст остановил его со словами:
- Отдайте-ка это  мне, Монсеньор, - и забрал у него кубок с вином.
Рассекая толпу, герцог направился к Диане. Она притягивала и манила, словно действительно была богиней, а не существом из этого мира, которое он любил мучительно и страстно.
- Что за дивное создание! – он поцеловал протянутую ему руку и шепотом, приблизившись к самому уху девушки, добавил: - Мари, вы ослепительны!

Изящным движением руки Диана сняла маску. Белокурая, голубоглазая, одновременно нежная и соблазнительная – это была красавица Рене де Шатонеф, Рене, о которой он забыл, оказавшись во власти другого чувства, доселе ему неведомого. Его любовь к Мари Клевской была священной, возвышенной, запретной и мучительной, упоительной и прекрасной. Каждое мгновение, что они проводили вместе, те редкие часы и минуты, когда им удавалось остаться вдвоем – все это было подобно сну. Мари  – мечта. Рене – жизнь, бьющая ключом. Генрих, как и все тонкие возвышенные натуры, был склонен к романтике и трагизму. То, что давала ему мадемуазель де Шатонеф, он мог взять у любой другой женщины. Мари же дарила ему намного больше. Он был заворожен ею, околдован, и не стремился вырваться из сладостного плена.
«Седьмое пекло! Чтоб я провалился!..». Герцог и представить не мог, что окажется таким дураком. Принять Рене за Мари. Не отличить Луну от Солнца. «В этом проклятом зале слишком много блондинок».  Он думал, что хуже уже быть не может, но вот оно – его наказание. Рене обиженно отвернулась. Он оглянулся – Дю Гаста и след простыл, зато другие придворные с интересом наблюдали за принцем и его любовницей в отставке, делая при этом вид, что ничего не замечают. Генрих взял красавицу Рене за локоть и отвел ее в сторону.
- Рене! – Он снял маску. Теперь они были скрыты от любопытных глаз мраморной колонной. – Господи, Рене, вы так на нее похожи!..
Он понял, что несет что-то не то. Взгляд, обращенный на него, был полон укора и презрения. Герцог, обычно собранный и готовый ко всему, в этот раз растерялся, как провинившийся юнец. Его хваленое красноречие отказало ему, а разум подсказывал, что на одном обаянии сейчас не выплывешь.
- Я прошу прощения, мадемуазель. Вы мне напомнили, - «Нашу богоматерь, пресвятую Деву Марию», - другую даму, что не удивительно, ведь сегодня маскарад, - он улыбнулся, широко и обезоруживающе, надеясь, что это как-то смягчит ситуацию. – Вы действительно охотница – в ваши сети попадется даже самый стойкий из мужчин, что уж говорить о рыцаре, прославившемся не только своей смелостью и отвагой, но и своими слабостями?

Анри не знал, чего ожидать от бывшей любовницы, известной ему как своей лаской и нежностью, так и острыми коготками и зубками. Когда мадемуазель де Шатонеф была во власти чувств, она была ураганом, проносившимся стремительно и властно, не оставляя другим ни единого шанса на спасение. Он любил ее за ее страстность, умение свести с ума, заставить думать и мечтать о ней. Анжу увлекался быстро и отдавался своему увлечению безраздельно, но и остывал он с такой же поспешностью. Его романтическая натура звала его дальше, звала продолжить поиск некоего идеала, совершенства… и ему казалось, что он, наконец, нашел его.
Лицо герцога изменилось, как и его улыбка. Теперь он действительно был провинившимся мальчишкой, которого только что поставили на место, хотя и в снисходительной манере, за что, он, в общем-то, был благодарен. Генрих не любил громких сцен и женских истерик, как и слез. Если бы мадемуазель де Шатонеф позволила себе подобное, то он бы без сожаления оставил ее наедине со своими печалями, но белокурая Диана повела себя достойно, возможно достойнее, чем он сам.
- Прекрасная Рене! Ты восхитительна, - он взял обе ее руки и поднес к губам, - и неподражаема. Кончено мы друзья. Ты всегда можешь рассчитывать на меня…
С последним можно было и не согласиться в виду обстоятельств, но ведь они только что заключили мир. Генрих был очень доволен тем, как легко ему удалось выкрутиться из этой ситуации. Отдавая себе отчет в том, что это заслуга Рене, он все же тешил себя мыслью, что здесь не обошлось и без его обаяния.
- Чем я могу загладить свою вину?

Сегодняшний вечер должен стать особенным! Это ощущение не покидало Катрин с самого утра. Надо сказать, что они с сёстрами готовились не столь долго, как, возможно, многие герои сего действа. Идея родилась достаточно быстро - три Грации. Любовь, Красота и Удовольствие. Три олицетворения изящества и привлекательности, верные служительницы самой Венеры, источники вдохновения для тонко чувствующей души. Кому, как не прекрасным жизнерадостным молодым дамам, примерить на себя сии образы?
Екатерина де Гиз - сегодня же она олицетворяла Удовольствие - безумно любила увеселения, стремясь ловить прелесть каждой минуты, каждой секунды жизни. Она вхожа ко двору - значит, будет преступлением не пользоваться этим правом настолько, насколько это только возможно. А маскарады... О, это отдельная история! Наверное, данный вид мероприятий забавлял молодую женщину более всего. Он совмещал противоположные понятия: закрытость и откровенность, игру и естественность, сказочность и приземлённость. А что может быть более притягивающим, интригующим и сводящим с ума, нежели контрасты?
Уже на пороге, входя в мир света, звука и феерии, Катрин ощутила кожей, что да, этот вечер определённо будет особенным! Гостей к моменту её прихода было достаточно - это не могло не радовать. Несмотря на свою любовь к празднествам, герцогиня, если это было возможно, предпочитала являться не заранее, бездельно шатаясь по полупустому залу, а через некоторое время после официального начала, погружаясь в уже готовую атмосферу праздника. Да, определённо происхождение Екатерины Медичи давало о себе знать - размахом своих фантазий, шика и богатства она могла удивить даже самого взыскательного гостя. Огромные гирлянды цветов, потрясающие, словно живые, декорации, ослепляющий блеск украшений и словно небесная музыка... Катрин на мгновение довольно зажмурилась.
Открыв глаза, она вдохнула полной грудью напоенный ароматами воздух праздника и машинально поправила волосы. К счастью, в этот раз их не пришлось как-то укладывать. К счастью - потому, что рыжие локоны Катрин всегда противились этой процедуре. Теперь они водопадом распустились по плечам. На герцогине была просторная лазурного цвета туника, которую в талии охватывал изящный золотой пояс. На корсаже красовался аккуратно приколотый символ её Грации - алая роза. Половину лица скрывала маска цвета лазури, обрамлённая золотом.
Подойдя к столу с яствами, Катрин остановилась и окинула взглядом веселье, царящее вокруг.
- Весь мир – театр, мы все – актеры поневоле, Всесильная судьба распределяет роли, И небеса следят за нашею игрой! - еле слышно процитировала она Пьера де Ронсара и улыбнулась.
Ну что ж... Скоро должны явиться сёстры, где-то рядом должен пребывать супруг... А, возможно, кто-то пригласит на танец...

Отредактировано Екатерина Клевская (2013-10-27 15:25:28)

Рене де Рье

Все оказалось очень просто, хотя Генрих догадывался, что Рене лишь притворяется. Ее игра избавила его от бурной сцены с упреками и заламыванием рук – спорное искусство, в котором дочери Евы весьма преуспели. Его любовница, теперь уже бывшая, отличалась взрывным темпераментом, но в тоже время и непредсказуемостью. Сегодня она его приятно удивила, герцог практически гордился ею.
- Вы окажете мне честь, сударыня, если потанцуете со мной.
Обрадованный, не испытывающий ни  малейшего укора совести, он улыбнулся, надвинул маску на лицо и, галантно поклонившись даме, пригласил ее на танец.
Единственная тревожная мысль, которая успела в этом миг промелькнуть в его голове – а вдруг Мари узнает его и Рене и, чем черт не шутит, неправильно истолкует их танец. Нет уж, это было бы уже слишком, слишком много обиженных на него женщин за один вечер. С другой стороны, прекрасная Шатонеф смогла отвлечь его от мрачных мыслей. Теперь все, даже Польша, казалось ему не более, чем игрой.
- Мне будет не хватать вас, Рене, - шепнул Анжу в ее маленькое нежное ушко. Музыка струилась вокруг них, окутывая, словно чистая прозрачная вуаль. - Поверьте мне...  – Они выполнили изящный разворот и вновь оказались рядом друг с другом. – Может, поедете со мной в Польшу? – шутливым тоном спросил он, лукаво улыбаясь. - Вы произведете настоящий фурор!

Маскарад! Кто же не любит эту яркую вспышку в серой череде тоскливых будней?
Атмосфера легкости, веселья, возможность расправить крылья и на время праздника погрузиться в сладостное забвение, отринув все мирские заботы.
Эйфория, царившая вокруг, праздничная суматоха, манили к себе, завлекали и не выпускали из своих объятий никого, кто посмел переступить этот чертог.

В  зале появилась еще одна дочь Зевса и Эвриномы. В белокурые волосы были вплетены цветы мирта, символ любви. Принцессе Конде выпала эта добродетель, и, по мнению сестер,  эта роль подходила ей более всего. Новоявленная харита* была одета в длинный хитон небесно-голубого цвета, схваченный на талии золотистым поясом, а лицо скрывала бархатная полумаска. Но лучшим украшением спутницы Афродиты были сияющие глаза и счастливая улыбка. Возможность новой встречи с ним, быть может, наедине, новые признания, клятвы, кружили голову.
Она обвела взглядом зал, в пестрой толпе выискивая знакомое лицо.
« Только бы Анриетта согласилась..»

* грация

Отредактировано Мария Клевская (2013-11-10 21:43:35)

В душе Рене всколыхнулось такое знакомое чувство - ревность. Она видела, что Генрих ищет глазами ту, которую мечтал увидеть здесь, как только вошел в зал. Боль так остро резанула по сердцу, что Шатонеф стоило огромных усилий, чтобы не застонать и не пустить слезу прямо у него на глазах. Вместо этого, в который раз за  вечер, она беспечно улыбнулась бывшему возлюбленному и снова надела на лицо маску, которая сейчас служила ей щитом.
Танец подошел к концу и их роман тоже. Теперь, уж точно, их пути разойдутся, скорее всего для того, чтобы больше никогда не пересекаться. Рене должна будет вернуться к прежней жизни, попытаться снова дышать полной грудью и научиться жить, не вспоминая каждое мгновение его глаза и нахальную улыбку. Трудно? Еще бы! Она любила. Искренне, ярко и страстно. Так, как умела только она одна. Не понял, не оценил, пренебрег. Ей бы ненавидеть его, презирать и осыпать проклятиями. Но увы, не в силах. Сейчас все внутренние силы Шатонеф были направлены на сохранении собственного достоинства в глазах Генриха и придворных. Она не подарит этим стервятникам возможность позлословить и злобно шипеть за ее спиной. Она примет свое поражение в битве за его сердце с гордо поднятой головой, словно это величайший дар, о котором она могла только мечтать.

- Благодарю за танец, монсеньор, - грациозно присев в реверансе, пропела Рене и без лишних слов, с легкой улыбкой на губах, но неимоверно тяжелым сердцем, решила оставить его.

- Истинная Диана!.. - эти слова заставили ее обернуться и пронизывающе посмотреть на Анжуйского. Господи! Столько слов сейчас хотели слететь с ее губ, столько слез намеревались выкатиться из ее голубых глаз! Но она стояла прямо, словно прекрасное изваяние древнегреческой богини, ожившее лишь на один этот вечер.

- Прощай, Генрих, - скорее выдохнула, чем произнесла Рене и направилась прочь от него, прочь от прошлой жизни.

Продвигаясь мимо танцующих придворных, Шатонеф мечтала лишь об одном - уйти отсюда скорее. Но внезапно ее внимание привлекла одиноко стоящая дама со знакомыми рыжими волосами в тунике лазурного цвета.
- Сударыня, -  улыбаясь и подойдя ближе, сказала Рене. - Надеюсь, Вы помните меня. Прекрасный вечер, не правда ли? - безразлично оглядывая толпу, произнесла "Амазонка". - Кстати, очаровательный наряд. Цвет вам очень идет.

Отредактировано Рене де Рье (2013-11-13 15:46:56)

- Лернейская гидра, - медленно протянула Рене, словно пробовала на вкус. - Не думаю, что змееподобное чудовище с ядовитым дыханием Вам подходит, мадам. Для этого наряда есть более подходящие кандидатуры. Я бы вырядила в этот костюм большую половину присутствующих здесь сегодня.

Графиня протянула руку к подносу, на котором слуга разносил охлажденное вино. Сделав небольшой глоток, на мгновение она прикрыла глаза. В голове моментально возникли мысли о Генрихе и о том, что сейчас он где-то  здесь, возможно уже нашел ее и пригласил на танец. Мотнув головой, Шатонеф несколько раз моргнула, злясь на себя за подобное слабоволие.

- Позволю себе спросить - а где же Ваш супруг? Любопытно, в каком костюме сегодня нам явится мсье де Гиз? - Рене рассмеялась хрипловатым грудным смехом.

- И почему столь прекрасная особа как вы все еще не танцует? - склонив голову набок, молодая женщина внимательно посмотрела на Катрин.

Маскарад размывал те рамки, которые задавались сословными различиями, и сейчас фрейлина королевы-матери могла говорить с самой госпожой де Гиз так, как никогда не осмелилась бы в иной момент.

Рене иногда отрывала глаза от свое собеседницы и "прогуливалась" по толпе придворных, снующих туда-сюда. Она всегда любила наблюдать за людьми именно тогда, когда они этого не замечают.
- Ваш супруг сам по себе одна сплошная загадка, сударыня, - усмехнувшись произнесла Шатонеф. - Хотя, - беспечно пожав худенькими плечами, продолжила она, - все мужчины таинственны до ужаса. А еще говорят, что нас, женщин, понять им  невдомек. Как бы ни так!
Рене злобно усмехнулась, глядя куда-то в глубь зала. Ее сердце разрывалось от боли и ей казалось, что капли крови просочатся сквозь тонкую белоснежную ткань платья.

- Кстати, отвечая на ваш предыдущий вопрос, мадам - сегодня я Диана-охотница. Похожа? - Рене лукаво улыбнулась Катрин, мысленно проклиная свое слишком чувствительное сердце. - Но, должна заметить, моя охота сегодня не увенчалась успехом.

Графиня опустила глаза, но через мгновение снова подняла их на мадам де Гиз. На ее губах сейчас не играла улыбка, которая служила ей защитой все это время. Сейчас в ее глазах появилось нечто похожее на отчаяние и растерянность. Но это было лишь мгновение.

- Да и красота, воссозданная тут Екатериной Медичи, стоит того, чтобы запечатлеть каждую деталь в своей памяти...

- Да, ее величество умеет устраивать такие вот праздники, - резонно заметила бретонка. - И сегодня она потрудилась на славу. Для любимого сына ничего не жаль.
Шатонеф торжественно подняла вверх бокал, словно произносила торжественный тост и сделала еще один глоток. Она чувствовала, как внутри закипает ярость на Генриха, на Марию Клевскую, на судьбу, которая так жестоко заставила ее сначала влюбиться в этого дерзкого принца, и так же жестоко сейчас наказывает ее за эту слабость.  Ее грудь бурно вздымалась в такт сбившемуся дыханию, а пальцы судорожно сжимали бокал.

Отредактировано Рене де Рье (2013-11-13 23:12:45)

Рене развеселилась и от души посмеялась над репликами Катрин. Остроумия этой даме было не занимать. Естественно, не сложно было догадаться о ком грустит сегодняшняя Диана-охотница.  Весь двор следил сначала за развитием, а затем и за угасанием этого романа. Катрин явно не была исключением и знала, о ком говорит и кого имеет ввиду. Понимание этого еще больше раззадорило Шатонеф.

- Увы, наша жизнь то и дело состоит из потерь и поражений, Ваша Светлость... - переведя дух от смеха, сказала Рене. - Но знаете, отчего-то мне кажется, что я растратила не все стрелы на одну цель. Моего запала должно хватить еще на долго. Не родился тот олень, который заставил бы меня отказаться от охоты.

Ловким движением графиня перехватил еще один бокал с вином у слуги и передала его Катрин.
- Я предлагаю тост, ваша светлость, - торжественно начала она. - Как известно, хорошие мужчины делают женщину счастливой, а плохие - сильной. Давайте сделаем глоток за то, чтобы в нашей жизни было поменьше вторых субъектов.
И она лукаво улыбнулась собеседнице, подняв свой бокал вверх.